Разум Драйбена, подстегиваемый ужасом перед неумолимо наплывавшей силой Аласора, сумел подсказать, что следует обогнуть пехоту, а не идти напрямик, в пустыню. Лучшее направление — на полночь и полуночный закат. Подальше от гор и в сторону от мергейтов.
Почва раскисла, превратившись под непрерывным оглушительным дождем в вязкую грязь, лошади шли медленнее обычного, откуда-то справа вдруг неожиданно налетели полсотни отступавших мергейтов и попытались прорваться сквозь отряд аррантов, но выплеснулся длинный язык черноты и сграбастал половину всадников, мгновенно обратив и лошадей, и человеческие тела в пепел… Путь к восходу был отрезан, рядом вертелись мергейты, которые, хотя и были испуганы происходящим, не прекращали атаковать своих врагов.
«Куда, куда?! — билась мысль в голове Драйбена. — Ах ты, мерзавец!..»
Подлетевший на своем маленьком коньке степняк замахнулся саблей, но Драйбен попросту отпихнул противника щитом. Тот заставил лошадь податься назад, размахнулся лезвием, но попал в разбухающее озеро жидкой мглы и сгинул. Страж не терял времени.
Безымянный аррант внезапно уткнулся лицом в гриву лошади и начал медленно заваливаться на правый бок, — очевидно, мергейт, воспользовавшись тем, что противник отвлекся, сильно ранил его в руку. Конечно, воин Аэтоса в другое время не обратил бы внимания на рану, однако лезвие задело крупную жилу над локтем, фонтан крови, с напором бьющей из глубокого разреза, ударил на локоть или два в высоту.
Конечно, воин Аэтоса в другое время не обратил бы внимания на рану, однако лезвие задело крупную жилу над локтем, фонтан крови, с напором бьющей из глубокого разреза, ударил на локоть или два в высоту. Быстро поборовшись с самим собой, где одна половина души истошно верещала «Бежим!», а вторая столь же настойчиво советовала помочь человеку, спасавшему жизнь некоего Драйбена из Кешта на протяжении всего нынешнего дня, нардарец внял голосу чести.
Он сам не понимал, отчего сделать все необходимое получилось настолько быстро: Драйбен, проклиная тяжелую кольчугу, делавшую его неповоротливым, бросил меч в ножны, подогнал коня к Безымянному, за шиворот перетащил к себе, уложив поперек седла, и, стащив правой рукой перехватывавший кольчугу ремень, затянул его на плече арранта, останавливая кровь. Потом можно будет заняться раной тщательно — если это «потом» вообще когда-нибудь наступит.
А пока цель была одна — унести ноги.
* * *
От Аласора до ближайшего крупного оазиса, населенного джайдами, было двадцать лиг пути. Дороги не знал никто — Драйбен, видевший карты пустыни, представлял себе только общее направление, а это означало, что маленький отряд мог запросто проскочить мимо обитаемых мест и тащиться дальше по пустыне до поры, пока не падут лошади.
Нардарец долго размышлял, отчего Безымянный, едва очухавшись после ранения, не покончил с собой, — возможности у него были, ибо во время бегства и коротких стоянок за оружием никто не следил, да и у самого «беркута» остался чуть более длинный, чем у пехотинцев, кавалерийский гладий. По совести. Безымянный, оставшийся без пары, просто обязан был искать смерти и погибнуть в бою, ибо уложения Аэтоса предписывали в случае гибели «брата» либо в течение дня и ночи найти ему замену, либо умереть. Первые два дня Драйбен был слишком занят поисками дороги, пропитания и воды, чтобы отвлекаться на подобные мысли, но потом вдруг уяснил — аррант, которого он старательно перевязывал два или три раза в день, может запросто броситься на свой клинок, чиркнуть кинжалом по шее или сотворить еще что-нибудь не менее безумное. Однако его подозрения вскоре рассеялись: Безымянный вел себя как обычно.
Асверус, тоже неплохо осведомленный в традициях аэтосийского легиона (большей частью по слухам и не всегда достоверным рассказам), на третий день совместного путешествия тихонько сообщил Драйбену, что понял причину абсолютного спокойствия Безымянного. Может быть, сам того не желая, аррант действовал во время Аласорской битвы вместе с Драйбеном, тот спас ему жизнь после ранения, и теперь Безымянный полагает, что нашел пару.
Легион оказался практически разгромлен — кавалерия погибла, возможно сумела уцелеть пехота. Но присущее «сизым беркутам» стадное чувство, выражающееся в формуле: «Каждый за своего друга, а двое — за весь легион», уступило место другому закону: «Куда брат — туда и ты». Разумеется, можно было поехать на полдень, куда, наверное, отошли уцелевшие в аласорском кровавом водовороте разрозненные тысячи, но Драйбен упрямо двигался к океану, на полуночный закат.
— Понимаете, — многозначительно шептал Асверус, — теперь вы от него не отвяжетесь. Сами помните, у «беркутов» боевое родство куда крепче кровного. Это он сейчас тихий, а что потом будет?
— Оставьте, — морщился Драйбен, желавший как можно скорее закончить этот глупый разговор. — Доберемся до ближайшей гавани, впихнем Безымянного на любой корабль, идущий в Аррантиаду, а там пусть выкручивается, как хочет.
— Это называется убийством, — с неожиданным возмущением сказал Асверус. В Аэтосе его не ждет ничего хорошего. Заставят либо покончить с собой, либо… Либо еще хуже — выгонят за бесчестье. А потеряв человека, ради которого, по его мнению, стоит жить — не кривите рожу, я имею в виду именно вас! — наш аррант сам загнется с тоски.