— Глупейшая маскировка. — Драйбен не без отвращения набросил на плечи окровавленный плащ. Если судить по ранам на теле джайда, кочевник попал на ужин небольшой стае шакалов, промышлявших в городе. — Шаровары Священной стражи, рубаха и лицо нардарские, накидка от джайдов… Кто я такой, а?»
Надо было пробираться к центру, к Золотой площади. Обычные дикие звери разбежались, видя, что идет вожак Гона, — как видно, пришедшие из пустыни стаи сами преизрядно его побивались. Если следовать в тридцати-сорока шагах за спиной черного волка, будешь в относительной безопасности. Драйбен видел, что создавшее это умопомрачительное существо магия с рассветом слабеет. Возможно, когда появятся прямые солнечные лучи, тварь исчезнет. Тогда сразу разбегутся по своим барханам звериные полчища.
«Первым делом — разыскать аттали эт-Убаийяда, — раздумывал Драйбен, пробираясь в предутренних сумерках вдоль стен. — У мудрейшего отличная охрана, он и Фарр (если этот мальчишка не вытворил очередную глупость и не пожелал умереть героем!) наверняка уцелели — спрятались на минтарисах или в храме-крепости, куда никакому врагу пробиться невозможно. Все рассказать. А что потом? Кэриса мы потеряли, а значит, разъяснять все, что связано с чужим колдовством, нам никто не будет. Жалко парня… Фарра и Фейран я пристрою в Меддаи — аттали не откажется им помочь. Самому придется ехать в Нардар, предупредить кониса. Потом в Аррантиаду — великолепные, уверен, смогут помочь отыскать первопричину пробуждения Самоцветных гор. Аттали со своими помощниками пусть начнут поиски третьего Камня Атта-Хаджа — кто знает, вдруг он действительно существует? Камни — это оружие. Мы не знаем, как оно действует, как его употребить, но нужно постараться выяснить это, хотя бы для того, чтобы наш материк не превратился в пустыню, где будут только обугленные остовы домов, непогребенные трупы и волчий вой…»
В утренней мгле внезапно вырисовалась Золотая площадь. Стройная аррантская колоннада библиотеки, зеленые и золотые лезвия минтарисов, вспарывающие небо, громада Золотого храма и тусклая коробка храма-крепости… Трупы, запах крови и вывороченных кишок, жмущиеся к стенам гиены и шакалы, напуганные явлением вожака.
И черный гигант, пересекающий усеянное телами пространство площади. Волк неспешно миновал открытое место, направляясь к седым стенам возведенного руками Провозвестника храма.
Драйбен буквально раскрыл рот, увидев, как вожак, не встретив на своем пути никаких препон, растворился в стене храма-крепости, войдя в обитель, доступную далеко не всякому человеку.
«Волк — не животное, это воплощенная мысль, — неожиданно для себя сообразил нардарец. — Мысль проникает всюду. Но кто мне ответит, почему Оно направило свои мысли именно сюда, в сердце Меддаи?»
Ответить было некому. Драйбен остался единственным живым человеком на площади…
Интермедия. Где божественный басилевс Аррантиады, Царь-Солнце Тиберис Аврелиад, принимает сенатора Луция Вителия
Мрамор резиденции кесаря в лунном свете казался не белым, но голубым, с искринками серебра. Царственный Тиберис несколько лет назад запретил украшать факелами морской фасад дворцового комплекса, раскинувшего свои бесчисленные здания, храмы и пристройки над падающим к волнам океана скалистым обрывом, более всего напоминавшим чуть скошенный нос гигантского корабля, бороздящего изумрудные просторы Великого моря.
От факелов, по мнению Божественного, нет никакой пользы — только вонь, копоть, масляные следы на камне, да и сам дворец со стороны моря выглядит (особенно в ночные часы) гораздо загадочнее и удивительнее, когда желтоватые проблески огня изливаются лишь из окон или неугасимых бронзовых чаш, что громоздятся перед святилищами, а благородная твердь камня отражает естественный огонь природных светил.
Любому корабельщику, проводящему свое судно мимо загородной резиденции басилевса, должно было казаться, что тяжелая, мрачная скала увенчивается слитком чистейшего и таинственного света, амфитеатром грандиозных зданий, возведенных ради вящей славы Аррантиады на широком и длинном мысе, имеющем на мореходных картах название Хрустальный. Днем же белоснежный и розоватый мрамор построек обращал жилище басилевса в рукотворный каменный венец, достойно украшавший чело Острова Великолепных.
Благородному Луцию, первому Всаднику Сената и эпарху Аррской провинции, мужу любимой старшей дочери басилевса, прихоть Тибериса была малопонятна: если ты прибыл вечером на лодке к мысу, то почему приходится подниматься по узкой и крутой лестнице, ведущей по телу скалы наверх, в полнейшей тьме, разрываемой лишь скупыми отблесками звезд и лучами нарождающейся луны? Лампа, несомая ликтором из охраны Царственного, не столько помогала, сколько отвлекала внимание и слепила благороднейшего сенатора. Луций получил сегодня строжайшее предписание басилевса: не медля ни мгновения прибыть с Паллатия — сенатского холма столицы где размещался высший совет Острова — и предстать перед немеркнущими очами владыки Аррантиады и колоний в его резиденции на Хрустальном мысе.
Что за спешка? Или басилевс недоволен Сенатом? А может, что хуже, своим наместником и правителем Арра? Впрочем, особых поводов к этому не было — Луций не боялся приема у Царя-Солнце хотя бы потому, что дела в государстве шли относительно благополучно. Плебс после недавних волнений успокоился, видя, что власти опять начали выдавать бесплатный хлеб из запасов Сената, далекая война на материке Длинной Земли способствовала приобретению новых земель, аррантская торговля процветала, вести из колоний приходили вполне утешительные, а тетрархам провинций удалось изгнать безумных проповедников с острова Толми, со дня на день ждавших Конца времен и смущавших умы. Отчего сенатор Луций Вителий столь внезапно потребовался басилевсу, оставалось только гадать.