— Как — вернется? — вытаращил глаза Фарр.
— Увидишь, — усмехнулся Кэрис и больше о своем мешке не упоминал.
А ночью атт-Кадир проснулся от непонятного звука, доносящегося из коридора пристройки, где они жили. Он не походил на бряцание оружия халиттов, обходящих здания после полуночи, или шорох туфель припозднившихся мардибов. Стараясь никого не разбудить, Фарр взял лампу, выглянул за дверь и отпрянул. Прямо на него полз мешок. Его движения больше походили на изгибы передвигающейся по веточке гусеницы — сложился, выпятив горб, подтянул к себе нижнюю часть, потом снова… Фарр ошарашенно подержал дверь для того, чтобы мешок сумел миновать порожек комнаты, проследил, как тот целеустремленно прополз к хозяину и устроился в ногах вельха.
— М-да… — полушепотом произнес атт-Кадир и мысленно сплюнул.
Мало того, что Кэрис категорически отмалчивался, не желая объяснять, чем занимался в пустыне ночью Дикого Гона и почему охранники Солнцеликого обнаружили его в бессознательном состоянии в ложбине меж барханами, так теперь выясняется, что мешок (по виду самый обычнейший баул из темной кожи) является одушевленным существом, ибо, как писал многомудрый атт-Бируни в своем трактате «О естестве живых существ», признаками таковых является способность к передвижению, выполнение осмысленных действий и привязчивость либо к родственникам, либо к друзьям. Вот тебе и дорожная торба…
Ни в первый, ни во второй день аттали эт-Убаийяд не появлялся на храмовых службах и не снисходил до общения со своими необычными гостями — его первосвященство разговаривал с шадом и приближенными Даманхура, в точности выясняя, что же именно происходит в широком мире и как можно будет противостоять свалившейся на материк беде. Фарр со своими друзьями (исключая Фейран, помогавшую мардибам в лечебнице от рассвета до заката) просиживал все время в библиотеке, изыскивая старинные трактаты, но, увы, даже обширное книгохранилище Меддаи не могло дать никаких сведений о событиях тысячатрехсотлетней давности. Помог случай.
Вечером Фарр, как обычно, пошел на божественную службу в храм — мардибы возносили самые усердные молитвы перед закатом и рассветом, встречая или провожая дарованное Атта-Хаджем светило, дающее жизнь и тепло всему миру и каждой твари. Для того чтобы спуститься в зал под куполом, было достаточно выйти из коридора пристройки на лестницу, затем пройти через двор к боковому входу. Сюда же выходили узкие окна-бойницы соседнего здания, более напоминавшего дворец, — именно здесь разместился шад, его небольшая свита и чужеземные посланники, остававшиеся при Даманхуре.
До начала общей молитвы оставалось еще достаточно времени, и Фарра, уже много дней снедаемого любопытством — интересно же посмотреть, как выглядит настоящий живой шад Саккарема! — ноги сами собой вынесли на улицу, а потом и к широкой лестнице, ведущей в резиденцию Солнцеликого. Халитты, знавшие, что атт-Кадир пользуется расположением самого аттали эт-Убаийяда, пропустили его беспрепятственно и даже прикрикнули на помрачневших при виде чужака саккаремских гвардейцев, тоже составлявших часть охраны небольшого дворца. Впрочем, те, узрев на мальчишке белые облачения посвященного жреца Атта-Хаджа, мигом заткнулись: любому мардибу в Белом городе можно было проходить куда угодно. Традиция.
Фарр приблизительно знал расположение помещений в этом доме. В фасадной части три крупные залы: одна для отдыха, другая для приемов и третья обеденная. Вслед за ними шел аккуратный дворик, поросший зеленью, цветами и с водоемом посередине. Затем — комнаты для менее важных гостей.
«Остается только придумать, — нахмурился Фарр, — что сказать в свое оправдание, если начнут спрашивать.
Попробую ответить, что ищу мудрейшего аттали, — эт-Убаийяду ведь нужно сообщить, что Кэрис живой-здоровый… Хотя ему, наверное, давно сказали. Например, этот толстяк Джебри, что все время увивается за Предстоятелем».
Фарр робко заглянул в роскошно обставленные гостевые комнаты, но никого там не обнаружил, если не считать нескольких мрачноватых воинов в незнакомой и единообразной зелено-голубой одежде, стоявших у дверей, — наверняка телохранителей шада. Высоченные бородатые мужи не сказали ни слова (все-таки мардиб!), но проводили Фарра заученно-настороженными и подозрительными взглядами. Лишь человек со знаком десятника на красивом халате вежливо осведомился:
— Уважаемый, что тебе здесь нужно?
— К аттали эт-Убаийяду по важному делу, — стараясь выглядеть как можно более уверенно, ответил Фарр.
— Пройди через двор в чайную комнату, — посоветовал десятник. — Если Солнцеликий и его святейшество не отбыли на закатную молитву, они там.
— Спасибо, — кивнул Фарр, подумав про себя: «Какой же я все-таки наглец! И аттали на меня, наверное, рассердится, если я прерву его беседу с шадом…»
Решительность Фарра куда-то улетучилась. Он переминался с ноги на ногу на тропинке меж благоуханных жасминов, выращенных во внутреннем дворе. Кто он вообще такой? Мальчишка из захолустья, которому хочется просто хоть краем глаза узреть правителя своей страны. Наверное, в Даманхуре нет ничего необычного, человек как человек — две руки, две ноги, голова. Жалко конечно, что он не ходит на общую молитву в Золотой храм, предпочитая возносить хвалы Атта-Хаджу в своем временном доме, но ведь обязательно еще будет большой прием в честь шада, куда Фарра обязательно пригласят… «Тогда и посмотрю, — решил он. — А сейчас пойду-ка отсюда, неудобно».