А потеряв человека, ради которого, по его мнению, стоит жить — не кривите рожу, я имею в виду именно вас! — наш аррант сам загнется с тоски. Воспитание. Понимаете? Заученные с младенчества догмы, которые никто не в силах выбить из его головы! Он же как малый ребенок!
— Хорош ребеночек, — проворчал нардарец. Странно, с чего бы это Асверусу, который старательно делал вид, будто относится к Безымянному с высокомерным презрением, его защищать? — Там посмотрим. Сначала нужно пересечь пустыню, а такое предприятие кажется мне отчасти безумным. Следовало бы, конечно, идти в сторону Меддаи — дорога нам известна. Но туда же отступили мергейты, как бы не нарваться.
— А дальше? — настаивал Асверус. — Допустим, мы попадем на побережье…
— …Сядем на корабль до ближайшего нарлак-ского порта. Или в Вольные конисаты. Оттуда — в Нардар. Нехорошо бросать свою страну перед лицом столь чудовищной угрозы.
— Это точно, — уныло согласился Асверус. — Тихо, наш аррант идет.
Шестые сутки путешествия по Альбаканской пустыне едва не кончились плачевно: пала одна из лошадей. Вторая выглядела отнюдь не лучшим образом. Еще день — и трое людей останутся посреди каменистой пустыни без единственной лошади и всем придется тащиться на своих двоих неизвестно куда. Безымянный отказался от воды и отдал свою долю коню Драйбена.
Закат был неожиданно ярким, сочетая в разлитых по небу красках стихии воздуха, огня и воды, — это означало, что океан близко, в каких-нибудь сорока или пятидесяти лигах. То есть не меньше десяти дней пешего хода.
— Конец пути, — вяло бурчал Асверус, когда устраивались на ночевку. — Мы промахнулись мимо оазиса, вода почти кончилась. Теперь я соглашусь на мясо ящерицы, но этих зверюг тоже нет. Обидно после всего пережитого сдохнуть в этих проклятущих песках. Знаете, Драйбен, я как-то не очень хорошо себя чувствую. Постоянно болит голова, и ослабло зрение. Но я, конечно, смогу идти дальше. Недолго.
«Ну вот и наш несгибаемый Асверус выдохся. — Драйбен потихоньку начал паниковать. — Если следовать моим расчетам, к оазису джайдов мы должны были подойти сегодня после полудня. И промахнулись. Где колодцы — мы не знаем. Пища практически закончилась. Днем можно изжариться, а ночью замерзнуть. Положеньице… Надо было наплевать на мергейтов и идти к Мед-даи. Степняки, как-никак, люди, и, может быть, мы сумели бы с ними договориться. В крайнем случае, они бы нас прикончили сразу и не оставили подыхать посреди сожженного солнцем Аль-бакана. Вот Кэриса нет… Броллайхан сумел бы вытащить всех нас… Но, с другой стороны, нельзя всегда полагаться на волшебное существо, неожиданно ставшее твоим другом».
Кэрис, Кэрис… Броллайхан, дайне, воплощенный дух природы, впутавшийся в дела смертных. Этой ночью Драйбен мимолетно видел его во сне, и казалось, что вельх пытался что-то сказать, пробиться через сотни лиг, отделявших Аррантиаду от материка.
День седьмой. Позабытый аррант, оказывается, опять не спал всю ночь. Сидел на вершине громадного камня, поднимавшегося из песка, и смотрел за окрестностями. Едва Драйбен зашевелился, Безымянный спрыгнул вниз и подошел к нему.
— Ну? — нахмурился нардарец, продирая глаза. — Что видно?
— Ничего, — ответил аррант. — Огней, движения, даже запаха — ничего нет. Кругом камни. Пусто. Мы заблудились.
— Ошибаешься, не заблудились. — Драйбен, кряхтя, выбрался из-под попоны. Мы идем строго от восхода на закат. Там будет океан и множество прибрежных поселений. Перепутать невозможно.
— Загнемся по дороге, — просто сказал Безымянный. — Очень далеко. Но все равно надо идти. Если ты называешь себя мужчиной, посади господина Асверуса на лошадь.
«Я называю себя? — подумал нардарец.
— Что он имеет в виду? И при чем здесь Асверус? Я, конечно, понимаю, что он ослабел и мне придется топать весь день пешком… Что за странная фраза? Или я не понял некую особенность аррантского языка?»
Асверус, с трудом очнувшийся ото сна, не желал разговаривать вообще. Он безучастно забрался в седло грустного коня, принадлежавшего Драйбену, и снова заснул.
К полудню начал сдавать и Безымянный. Давало себя знать обезвоживание и долгий пост. Не следовало забывать, что он ранен, а Драйбен, обихаживая утром сына кониса Юстиния, не сменил ему повязку. Да и сам бывший светлейший эрл и носитель серебряной короны ощущал себя не самым лучшим образом. Очень хотелось пить, от перегрева начинала кружиться голова и мелькали круги перед глазами, ноги, постоянно увязавшие в песчаных наносах, были тяжелыми, как рабские колодки…
— Оставляй себе последнюю долю воды. — Безымянный говорил, обращаясь к Драйбену. Голос звучал сухо и безразлично. — Ты должен остаться последним. Сначала убьешь его.
Аррант жестом указал на дремлющего в седле едва бредущей лошади Асверуса.
— Что?
— Сначала убьешь его, — повторил Безымянный. — Потом меня. Когда убедишься, что мы умерли, воткнешь меч в песок и бросишься на него грудью.
— Шуточки у тебя, — буркнул Драйбен. Одновременно он понимал, что в крайнем случае быстрая смерть будет единственным выходом.
Лошадь, и без того шедшая все медленнее и медленнее, спотыкалась. Наконец некогда благородное саккаремское животное, превратившееся за последние дни в хилого, тощего одра, более приличествующего не светлейшим дворянам Нардар-ского конисата, а захудалому крестьянину из Кер-новских болот, повалилась набок. Безымянный, как всегда бдительный и внимательный, едва успел подхватить падающего Асверуса.