Вот и набожность Хогана была чем-то в подобном роде.
Так я сидел и думал… думал… Наконец появилась Лора. Мы не сразу привыкли к обстановке: темные дубовые панели и сумрачные изображения соборов на стенах подавляли И действовали на нервы, напоминая об обете безбрачия. Я сидел за широченным столом красного дерева, в пустых ящиках которого лежало лишь фиолетовое церковное облачение и пара свечей. Разговаривать через стол было как-то неловко.
— Почему ты улыбаешься? — начала она.
— Разве? Вообще-то я думал о брате.
— Он показался мне приятным человеком.
— Так и есть. На него сильно подействовала смерть матери… — Я рассказал о том, как Хоган прячется по вечерам в новых автомобилях, чтобы справиться со своим горем. Мы обменялись улыбками.
— Не такой уж плохой способ, — заметила Лора.
— Конечно. Вся его жизнь вертится вокруг машин — он даже с будущей женой познакомился, пытаясь продать ей новую модель. И с любовницей тоже.
— В самом деле?
— Ага, — улыбнулся я. — Самое странное, что мы с ней оказались знакомы. Она работает в нашем дурдоме.
— Где?
— В лечебнице для невменяемых преступников. Удивительное дело: думаю о ней и о Хогане и никак не могу представить их вместе — в постели, например.
Удивительное дело: думаю о ней и о Хогане и никак не могу представить их вместе — в постели, например. Скорей бы уж она мне подошла…
— А какая она?
— Да ничего так — белокожая, лицо узкое, чем-то похожа на тебя. Но дело тут не только в Эдриен…
Лора внезапно выпрямилась, лицо ее застыло.
— Как? Эдриен?
— Ну да… а что тут такого?
— Она тебе ничего не сделала плохого?
— Что? — удивился я.
— Ты видел — она кого-нибудь била?
— Она при мне свалила здорового мужика на пол ударом по… ну, ты понимаешь.
— Сладкое любит?
— Слушай, что за странные вопросы? Я видел Эдриен на вечеринке, потом оказалось, что она встречается с братом… Спит с ним. Бывают и не такие совпадения…
— А с тобой она спала?
— Тебе-то какое дело? — возмутился я. — Нет, не спала, раз уж ты так хочешь знать. Правда, один раз ночевала…
— Звони Хогану! — перебила Лора.
— Зачем?
— Ему грозит опасность. Пусть едет сюда.
— Да что случилось, черт побери?
— Он нарвался на стража.
— Лора, брось… — рассмеялся было я, но тут вспомнил про морозилку. А на маскараде были засахаренные яблоки. То-то меня удивляло, что Эдриен умудряется держать форму при таком количестве сладкого. Бедняга клоун… И что она делала со своим телом во сне… и был ли это сон? — А мороженое… оно тоже действует вроде конфет?
— Скорее как хороший косяк, — фыркнула Лора. Дома у брата никто не отвечал. С тяжелым сердцем я набрал номер матери. Хоган поднял трубку не сразу.
— Это Джонни. Нам надо поговорить, — с облегчением выпалил я.
— Боже, как ты меня напугал! Сюда никто никогда не звонит.
— Ты один?
— Да, я пораньше пришел… Она будет через час.
— Пусть убирается оттуда, живо! — вставила Лора.
— Никуда не уходи, — скомандовал я. — Жди меня, я быстро.
— Что случилось, Джонни? — заволновался он.
— Черт возьми, Хоган, слушай меня внимательно! Эдриен совсем не то, что ты думаешь.
— В каком смысле?
— Объясню, когда приеду, — сказал я и повесил трубку.
— Что ты задумал? — Лора поднялась с кресла.
— Позови Джека. Скажи, пускай захватит пистолет. Мне надо подумать.
Подойдя к двери, Лора вернулась и выложила на стол три двадцатки и десятку.
— Веревка, — сказала она. — Не забудьте веревку.
18
Джек всю дорогу молился. Пожив немного с нами под одной крышей, он полностью попал под влияние Сола: крестился по каждому поводу, а в нагрудном кармане, рядом с пачкой «Мальборо», носил бутылочку со святой водой. Сол прозвал его «наш домашний сыщик». Я сделал остановку возле универмага. Самое трудное было объяснить услужливому продавцу, какая мне нужна веревка и для чего.
— Ты что так долго? — спросил Джек.
— Понятия не имел, что существует столько сортов веревок, — пожат я плечами.
— Гляди, опоздаем, — буркнул он, глядя на дорогу. Потом покосился на мои дрожащие руки: — Проблемы, док?
— Я даже не знаю, что мы там будем делать.
— Шутишь? Убьем ее, да и все тут.
Это решило дело. Главное было высказано вслух, и на душе сразу стало легче. Тем не менее старое «Я» еще долго продолжало нашептывать мне на ухо всякие благочестивые банальности: «Справедливых войн не бывает! Лишение человека жизни ничем нельзя оправдать.
Тем не менее старое «Я» еще долго продолжало нашептывать мне на ухо всякие благочестивые банальности: «Справедливых войн не бывает! Лишение человека жизни ничем нельзя оправдать. Подумай, смог бы Христос, будь он сейчас с нами, нажать ядерную кнопку? Армия — это школа убийц! Неужели ты забыл собственные слова на призывной комиссии? Помнить, как те напыщенные ветераны пытались сбить тебя, поминая Гитлера и психов-террористов, угрожающих зарезать твоих детей? Или ты просто трус и только поэтому два года драил полы в психушке? Помнишь тот запах застарелой мочи? Ты говорил, что это запах чистой совести, и гордился своей работой санитара, носил ее как медаль. Считал себя человеком, не идущим па компромиссы, задирал нос… А теперь?» Однако голос был далеким, едва слышным, и мне оказалось до смешного легко подавить его.