— Лучевые ружья? — поморщилась она. — Ах, эти… Лазерные пистолеты, бластеры… Понятно.
— Так они у вас есть?
— Вы хотите сказать — «у них»? — Я молча кивнул. — Нет. Оружие — специфика Земли. Мне неизвестны другие виды, использующие предметы для агрессии или самозащиты.
— Не может быть! — Я откинулся в кресле, со скрипом откатившись назад по истоптанному ковру.
— А что тут странного? Как и любой инструмент, оружие предполагает определенные психические установки — желание завоевывать или, наоборот, защищаться. Возможно, это результат происхождения от хищного вида.
— А они-то что едят? — хмыкнул я недоверчиво.
— Морские растения. И еще… — Она замялась. — У них существует каннибализм, они съедают мертвых… но это проделывается очень гигиенично и со всякими специальными ритуалами — не так ужасно, как вы, возможно, представляете.
— А если кто-то не хочет, чтобы его съели?
— Я же сказала — только умерших. Они никого не убивают для еды.
Внутренне передернувшись, я поспешил переменить тему.
— Почему летающие тарелки?
Лора усмехнулась.
— Они только кажутся такими.
— А какие они?
— Как труба. Вы видите только сечение и думаете, что смотрите сбоку. На самом деле ваше «сбоку» для них верх и низ — что-то вроде того, как дети скатываются с горы, сидя в автомобильной покрышке. Более точно мне трудно объяснить — у них слишком сложная техника.
— Как же они движутся?
— Они неподвижны, сдвигается пространство вокруг них. То есть даже не сдвигается, а как бы складывается.
— Складывается?
— Ну… или сворачивается. Как блин. Или американский флаг. Те же звезды, те же полосы, те же цвета, но все в сжатом виде.
— Ничего не понимаю, — вздохнул я. — Трубы, колеса…
Лора потянулась к столу и взяла из стакана соломинку от коктейля. Потом повернулась к аквариуму.
— Это все одно и то же. Посмотрите на конец, видите кружок?
— Ну да.
Она опустила соломинку в воду, распугав моих гуппи.
— Вы можете представить себе двумерную вселенную?
— Вроде листа бумаги?
— Совершенно верно — или плоской поверхности воды. Что вы увидите вместо трубки, если живете на поверхности?
— Круг.
— То есть колесо. Или летающее блюдце. Просто наши измерения пересекаются на поверхности воды.
Весьма занимательно. Я недоверчиво прищурился.
— И сколько у них всего этих измерений?
— Раньше думали, что только шесть. Ваши четыре и еще два у них. Но, по последним данным, на самом деле не меньше десяти.
— Наши четыре? — удивился я. — Почему четыре?
— Вверх-вниз, вперед-назад, влево-вправо, ну и конечно, время.
— Ах да… а какие у них еще два?
— Внутрь и наружу, наружу и внутрь. Что, так трудно представить?
Наверное, я нахмурился.
Я всегда хмурюсь, когда силюсь что-то понять. Чем больше конкретных деталей появлялось в Лориных историях, тем более мне становилось не по себе. Наверное, кто-нибудь поумнее меня давно уже разнес бы ее фантазии вдребезги, а я мог лишь задавать наивные вопросы и тонуть во все новых и новых ответных подробностях, стыдясь их чудовищной абсурдности. Мне не раз приходило в голову, что все это какой-то невероятный сон — из тех, которыми можно управлять: общаться со странными вымышленными существами, нарушать законы физики, летать по небу и беседовать с гигантскими жабами, уплетающими шоколадных мух в шикарно отделанном салоне золотого дирижабля. Но как же утомительно было это путешествие в страну снов!
Я вытер пот со лба и глянул на часы. Слава богу, что существует время. «Время». С тех пор, как появилась Лора, я уже не воспринимаю этого слова без мысленных кавычек.
— Нам пора заканчивать.
Обычно после нескольких бесед с пациентом мой первоначальный диагноз подтверждался. На этот раз удача покинула меня. Лора отсчитывала свои обычные три двадцатидолларовые и десятку, а я задумчиво разглядывал ее ногти — пурпурного цвета, неровно раскрашенные короткими горизонтальными мазками, как у маленькой девочки, подражающей матери. Иммигрантка, неловко копирующая моду незнакомой страны? Или…
Иногда я чувствовал себя рабочим из парка аттракционов, который случайно оказался на своей собственной карусели и делает круг за кругом, не в силах дотянуться до щита управления, чтобы покончить с бесконечным вращением. Странная аналогия, я согласен, но и ситуация была не менее странная. Что делать? Как поставить точку?
Я пишу все это и вижу перед собой лицо Лоры — не спокойное и уверенное, как у меня в кабинете на первых беседах, а то, другое, полное хрупкой болезненной красоты, которое я увидел только месяцы спустя. Мы были в постели, когда началась гроза, и отблески молний выхватывали из темноты устремленные на меня зеленые глаза с узкими неподвижными зрачками, в которых светился ужас. Ей было по-настоящему страшно. Я никогда этого не забуду. После целого года общения, в момент максимально возможной близости, когда наслаждение друг другом должно было, казалось, свести на нет наши различия, мы все-таки оставались чужими. Глаза Лоры выражали близость, опасливую близость, словно ее заперли в одну клетку с незнакомым существом, которому опасно доверяться, и в то же время отстраненность — так какая-нибудь рыба рассматривает сквозь прозрачный лед лица грозных великанов, обитающих в ее рыбьих небесах. Мне до сих пор больно вспоминать ту грозу. Мы лежали обнявшись и считали секунды между вспышками и ударами грома, называя одни и те же цифры. Лора подняла глаза и вдруг погладила меня по щеке.