Она шутливо поморщилась, отмахиваясь от дыма моей сигареты, и продолжала:
— Холоки там проводят целые дни: лежат, скорчившись, неподвижно, как младенец в материнской утробе. Глаза широко открыты, вокруг зеленое облако колышется, и слышно такое ровное жужжание вроде механической вибрации. Смотрят один сон, потом, когда хозяин просыпается, переключаются на другой. Они так это любят, что вообще оттуда не вылезали бы, если бы их не ограничивали. Обычный порядок — шесть дней в комнате через двенадцать. Для них сны как наркотик. Мне никогда не разрешали… то есть сама я, конечно, могла видеть сны, но чужие, ваши — никогда. Они меня так и не научили, у них это тайна, почти священная… Когда я была в комнате снов, то никогда не чувствовала, что я одна, всегда знала: они следят за мной непонятно откуда.
Они меня так и не научили, у них это тайна, почти священная… Когда я была в комнате снов, то никогда не чувствовала, что я одна, всегда знала: они следят за мной непонятно откуда. Единственный способ хоть как-то отгородиться — это уснуть, но потом, когда положенное время кончается, стена открывается, там появляется рука и манит тебя наружу. Лора снова скрестила ноги в синем кресле и зевнула.
— Вашу память они тоже могут видеть — это как бы другой канал на той же самой частоте. Подключаются, когда вы спите, и просматривают.
— Тоже в комнате снов? — понимающе кивнул я.
— Нет. Ленты памяти — они больше для развлечения вроде телевизора. В каждом жилище есть экран на стене, который управляется голосом. Выбираешь дату, страну, пол, человека и смотришь. Обычно их прокручивают на большой скорости, потому что в воспоминаниях очень много скучного, тривиального, например, прием нищи. Если такие вещи пропускать, можно уместить всю жизнь человек; в один день. Все их знания о вашем мире были взяты из памяти. Поэтому многое оказалось искажено. Считалось, на пример, что у вас все женщины упитанные и полногрудые п они очень удивились, когда поняли, что мужчины склонны кое-что преувеличивать.
Я невольно улыбнулся. Лора продолжала:
— Их мир очень однообразен, он похож на один бесконечный сон, окрашенный в зеленый цвет. Везде, куда ни взглянешь, купола, прозрачные стены — как ваше стекло или пластик, — на километры вокруг все одно и то же, все прозрачное, можно видеть сквозь каждую стену. Представь, что ты плывешь под водой с аквалангом…
— Я не умею плавать, — прервал я.
— Правда? — изумилась она.
— Ага. Говорят, я лет в пять свалился в какой-то пруд, мать вытащила меня оттуда за волосы. Сам-то я ничего такого не помню, но воды с тех пор всегда боялся.
— Давай я тебя научу! — воскликнула она. — Мы пойдем в бассейн, и…
— Нет, спасибо, — решительно покачал я головой. Лор явно приуныла. Очевидно, у нее возникла блестящая идея показаться мне в купальном костюме. — А зачем все прозрачное? — спросил я.
— Они ничего не скрывают друг от друга. В их словаре нет даже слова для понятия «интимность». Каждый полностью открыт. Считается, что если нет секретов, то нет и конфликтов. У них какая-то странная паранойя. Хищников никаких там нет, вся жизнь регулируется до последней мелочи, безопасность абсолютная, и все-таки они боятся. Ваш мир их очень удивляет — то, как вы все время стараетесь обособиться…
— Даже бегаем по утрам в наушниках, — кивнул я. — Каждый в своем отдельном мире.
Лора задумалась, что-то вспоминая.
— Еще они не понимают вашей музыки. Воспроизвести ее они не могут, как не могут петь и танцевать, но очень ею интересуются. Изучают композицию, динамику… Особенно их увлекает рок-н-ролл: Элвис, Чак Берри, Джерри Ли Льюис, Бадди Холли. Они были страшно удивлены, когда узнали, что тексты песен рифмуются, для них это совершенно недоступно. В лучшем случае они понимают примитивный ритм, регулярность, интервалы, как в работе часового механизма.
— А диско им нравится?
— Диско? А что это такое?
— Ну как же… Обтягивающие брюки, высокие каблуки… «Вилидж пипл» — слышала?
— Кто это?
— Они тогда гремели.
— Так же, как Элвис?
— Ну… — Меня вдруг посетила странная мысль. — А Кросби, Стиллс, Нэш и Янг?
— Это что, адвокатская контора?
— Джон, Пол, Джордж, Ринго? — Она молча смотрела на меня. — Ну же… «Битлз», ливерпульская четверка!
— Наверное, я их пропустила, — пожала она плечами.
— Ну же… «Битлз», ливерпульская четверка!
— Наверное, я их пропустила, — пожала она плечами. У меня голова шла кругом. Она не слышала «Битлз»!
— А Джон Кеннеди?
— Он тоже музыкант?
— Вьетнам. Даллас. Джеки. Освальд. Руби… Боже мой, неужели ты думаешь, что я в это поверю?
— Во что поверишь? Я тебя не понимаю.
— Кто сейчас президент?
— Какой страны? Ну ладно, ладно, шучу. Джордж Буш, правильно?
— Так, это уже кое-что. — Я начал немного успокаиваться. — А до него?
— Актер какой-то. И Нэнси.
— А еще раньше? Лора покачала головой.
— Я мало смотрю новости.
— А Гитлер? — прищурился я.
— Его я знаю.
— Хиросима?
— Ну конечно.
— Уф-ф… Трумэн? Эйзенхауэр?
— Да.
— А потом?
— Что потом?
Я перевел дух. Если это игра, я ее поймаю. Кто там у нас еще в 50-х…
— Дэйви Крокетт?
— В три года убил медведя. Ты что, не был в Диснейленде?
— Так, ладно… Джон Уэйн?