Прохлада сгустилась над темнеющими волнами, ветер окреп, засвистел корабельными снастями. Солнце медленно тонуло на западе, а на востоке уже мерцало золотое зарево восходящей луны.
— Нынче полнолуние. — вспомнил Сершхан. — Повезло нам, видно будет как днем.
Бесшумно вспыхнули в небесах первые звезды и тут же над поседевшими волнами разнесся мелодичный вой раковины. На фоне соскальзывающего за виднокрай светила отчетливо проявились темные силуэты всадников, оседлавших дельфинов.
— Началось! — рявкнул воевода.
— Началось! — рявкнул воевода. — Парус спустить, нам их все равно не перегнать, а управлять будет некому. Кормчий и гребцы — на дно лодки! Помешаете, самолично выкину за борт. И не дрожите как мыши, дно проломите!
Косой дельфиний клин шел в напуск, двигаясь прямо от солнца, но багряный диск, изрядно остывший в морской пучине, уже не слепил, не мешал смотреть. Ратибор сдернул с плеча лук, деловито натянул рукавицу, с нашитыми костяными бляхами на запястье, приметился и звонкая тетива швырнула вперед тяжкую, оконеченную синим булатом стрелу. Ближний тритон слетел с дельфина, словно налетел на невидимый шест, раскинул перепончатые руки, и целый фонтан брызг взметнулся в почерневшее небо.
— Получи, жабье отродье! А это вам, чтоб не скучали…
Он выпустил подряд еще три стрелы и трое всадников отправились вслед за первым, но пятеро скрылись в пучине, явно не думая отступать. Ратибор наложил стрелу и спокойно осматривал зыбкие волны, мерно водя головой из стороны в сторону, глаза будто жили своей собственной жизнью, взгляд моментально перекидывался туда, где возникало хоть малейшее движение, но не заметив опасности расслаблялся, продолжая неустанное движение из стороны в сторону. Со стороны казалось, что стрелок, не поворачивая головы, без труда разглядит и то, что творится за спиной, да так оно наверно и было.
— Приготовиться! — напомнил Витим. — Могут вынырнуть где угодно. Чем они вооружены, кто знает?
В десяти шагах от левого борта вода вскипела буруном и на пядь от головы воеводы в мачту ударило увесистое трехклинковое острие, целиком отлитое из сверкающей бронзы.
— Трезубцами… — покосившись на дрожащую рукоять ответил Сершхан.
— Всем на дно! — заорал Витим. — Зашвыряют ведь, гады!
Друзья ухнулись в проход между местами гребцов, только Ратибор остался стоять, выпустив пару стрел в рассеченную пенными струями воду.
— Мне их бронза до одного места. — хохотнул он. — У меня кольчуга трехрядная.
Волк перекатился по палубе и лихо сшиб соратника ногой под сидячее место. Стрелок грохнулся на просмоленные доски, поминая Чернобога, а прямо над ним в борт ударил тяжеленный трезубец.
— Дурья башка! — шикнул Сершхан. — Ты же свою кольчугу Микулке отдал!
— Вот она ему нынче нужна возле девки… — буркнул Витим, вытягивая из-за спины меч.
— Сами вы… — Ратибор обиженно потер зашибленный подбородок. — Кто-то в Суроже решил весь мед скупить, а я о доспехе позаботился.
Он оттопырил ворот кафтана, блеснув натертыми кольцами.
— Лучше прежней, проклепанная! Щас я им дам… А то ведь прошибут днище, заразы!
Но тритоны, чувствуя свое превосходство, топить корабль не собирались, да и вовсе не просто пробить бронзовыми остриями толстые доски днища. Один из них возник у самого борта в бурлящей пене, кувыркнулся в воздухе и мокро шлепнулся на палубу, занеся для удара трезубец. Волк молнией выбросил вперед руку, размазав меч в серебристый туман, так же лихо вырвал клинок из чешуйчатой груди и чудовище с влажным чавканьем забилось в агонии, залив все кругом жиденькой голубоватой кровью. Среди гребцов прокатилась волна тихой паники — тритон был настолько ужасен, что глядеть на него без содрогания было очень не просто. Почти человечье тело вместо кожи обтянуто крупной чешуей и костяными буграми, словно поросло тонкими пластинками блестящего зеленого камня.
Морда костистая, плоская, как у рыбы, с похожими на орлиный клюв роговыми челюстями и двумя воспаленно-красными буграми вместо носа. Острые кромки клюва пугают отточенной остротой боевого ножа, да к тому же еще и зазубрены как плотницкая пила. Выпученные глаза без век влажно таращатся узкими змеиными зрачками, даже омертвев источают холодную, неутоленную ненависть к существам другого мира. Руки длинные, узкие, с перепонками как у лягушек, на локтях пучки острых, словно кинжалы, шипов, трехпалые ладони сжимают трезубец, сияющий в свете луны. А за дырами ушей, длинным неопрятным шлейфом мокрой мочалки, свисают трепещущие лохмотья голубоватых жабр.
Ратибор перевернулся на спину, готовясь вытянуть стрелу из поясного колчана:
— Тварей осталось не больше четырех, скорей даже трое — одного я кажись сквозь воду прошиб. Но теперь они лезть не станут и нам высунуться не дадут. Хорошо что мы парус спустили, а то бы занесло в лешакову даль.
— Ящер их задери… — ругнулся Витим. — Нам что, так теперь и лежать, словно солонина в бочке? Сколько у них трезубцев? Не в колчанах же их возят… Наверняка по одному на руки.
— Точно, скоро должны кончиться, — подтвердил Сершхан, — Даже если они ныряют за теми, что выпали с мертвыми. По сему у меня ко всем просьба — если кого пронзят, не падайте за борт, будьте ласковы! Не давайте ворогу возвратить оружие.