Пока похлебка дозревала под паром, волхв вышел погреться на солнышке и вдруг странная мысль поразила его как молодецкий удар промеж глаз. Как же не додумался раньше? Дурень старый!
Он спешно расправил внутренний взор, метнув его вслед уходящим ночным гостям, нащупал искомое. Ничем не стесненный, проник взглядом под ножны мечей и ахнул…
— У всех… — пересохшими губами вымолвил он. — У всех четверых! Экий я дурень, сразу не углядел! Значит они ведают что к чему, рассказал им старый Зарян…
Хотелось броситься следом прямо сейчас, но Жур сдержался.
«Не примут». — мелькнула ясная мысль. — «Мое время еще не пришло.»
И все же мечта стать частью Стражи жгла изнутри как раскаленный булат, ощутимо толкала в спину.
— Вернутся… — уверенно шепнул Жур. — А я пока пригляжусь, что они из себя представляют.
Волхв настроил взор на миг впереди настоящего и разглядел, как витязи упорно шагают к Олешью. Он-то знал, что эту силу остановить почти невозможно.
Добравшись до Вороньего камня, друзья не останавливаясь двинулись дальше, забрав чуть левее, в сторону города. Солнце налилось ярким расплавленным золотом и щедро поило живым теплом подсохшую землю, далеко по правую руку поблескивал Днепр, искрился серебряным светом словно рыбья чешуя. Микулка в кольчуге и с мечом за спиной ехал в седле, привычно покачиваясь в лад с неспешным шагом отдохнувшего Ветерка, друзья налегке бодро шагали рядом — с возвращением Микулки все здорово воспрянули духом, никакое дело теперь не казалось очень уж трудным. Ради таких друзей не сложно и вирый перевернуть вверх ногами!
После долгого ливня воздух сиял отмытой прозрачностью, даже легкая дымка не туманила виднокрай, а Олешье виднелось и вовсе как на ладони.
— Хвала Богам! — радостно выдохнул Ратибор. — Ночью в городе обошлось без пожаров, не видать ни огня, ни дыма. Редкая выдержка у этих уличей, либо посадник все же ворота открыл. Хотя для него это, что самому головой в омут… Натерпелись от него горожане. Но коль за ночь град не спалили, есть возможность все выправить по чести.
— Это если Рубарь с дружиной не посек безоружных жителей под покровом тьмы… — Сершхан нахмурился собственным мыслям. — Тишина она знаешь, может и к добру быть, и к худу.
— Типун тебе на язык! — сплюнул стрелок.
— Тишина она знаешь, может и к добру быть, и к худу.
— Типун тебе на язык! — сплюнул стрелок. — Неужто нельзя подумать о чем-то хорошем?
Микулка ехал молча, прислушивался, старался вникнуть, но ничего вспомнить так и не смог, хотя мелькало в голове что-то знакомое, обрывки фраз, образы. Наконец он натянул поводья, резко остановив Ветерка, и твердо молвил:
— Рассказывайте по порядку! Никак в толк не возьму, что там случилось!
Друзья переглянулись, ведь и впрямь упустили из виду, что соратник их чуть живым провалялся и вечер и ночь, а такая беда без следа не проходит.
— Расскажем. — успокоил его Ратибор. — Только по ходу, а то времени мало, и так с этим Змеем провозились без меры. Вперед!
Когда конь снова затопал копытами по мягкой степной траве, сминая ярко-синие цветы огнецвета, друзья принялись наперебой рассказывать поведанную горожанином историю, перемежая с собственным мнением о посаднике, Рубаре и всей ихней своре.
— Представляешь, — закончил Волк. — А Громовник у них был водовозом! Смех, да и только!
— Это мне кажется самым странным в этой истории… — задумчиво молвил Сершхан. — Как-то не вяжется у меня образ Громовника, каким мы его знали, с тяжким трудом водовоза. Одно радует, что сколько не вилась спутанная бечева его жизни, а конец нам достоверно известен.
Подойдя ближе к городу, друзья убедились, что с жителями ничего худого не приключилось — бабы, мужья, ребятишки суетились у десятка костров, кто-то тащил от Днепра рыбу, кто-то гремел посудой, взятой в деревне. Многие, особенно с малыми детьми, там и заночевали — кто на постой попросился, а кто-то занял пустые дома. Странно, но любое лихо всегда делало и делает русичей дружнее, словно это и есть данная Богами сила, способная одолеть любую напасть. Чем страшнее беда, тем больше народу на Руси становится плечом к плечу, забывая старые распри. Так и деревенские с городскими вечно не ладили, а как у горожан приключилось худое, деревенские обид вспоминать не стали, приютили кого смогли, подсобили и едой, и посудой, и одеждой, кому нужна.
Городские ворота накрепко сцепились окованными створками, не пуская людей в родные дома, а сделаны были на славу, и тараном с ходу не прошибешь, зато стена послабей, деревянная, с ходу тоже не свалить, но огня точно не выдержит. Вот только поджечь ее не просто — тут и там лучники поблескивали наконечниками стрел, эти с факелом и на сотню шагов не подпустят, утыкают стрелами как потешную цель на ярмарке.
— А где МОЙ лук? — неожиданно спросил Микулка.
— Твердояр забрал, если в поле не бросил. — Волк неуверенно пожал плечами. — Но там осталась одна лишь стрела, много ли с нее проку супротив целой дружины?
— Достаточно… — уверенно кивнул паренек. — Значит перво-наперво путь наш в деревню, за луком, а уж если коваль его не сберег, будем думать как город взять по другому.