А вот лес вокруг не был мертв, скорее наоборот — ото всюду слышались осторожные шаги мягких лап, пыхтенье и фырканье, словно дремавшая днем стража нехотя, сонно, сбредается на вечерний сбор. Волк дернул верхней губой, показав белые зубы, рука бросилась к рукояти меча, но Ратибор с Сершханом не останавливаясь подошли к самой избе, стрелок стукнул ногой в щербатые доски и не дожидаясь ответа пнул сырую замшелую дверь. Трое витязей один за другим растворились во внутреннем мраке странного дома, Волк зашел спиной, не сводя глаз с темной завесы леса, чуть согнутые колени налились выжидающей силой, способной в единый миг бросить в молниеносную сечу. Но лес настороженно замер, будто остерегаясь острого взгляда черных очей, и стих близкий шорох, и стихло тяжелое дыхание невидимых во тьме тварей, только бил копытами, злобно фыркая, привязанный у двери Ветерок.
Дверь затворилась, отбросив ночную тишину застарелым дремучим скрипом и плотная оглушающая тьма навалилась на витязей как огромная глыба.
— Что, темновато? — ладный, удивительно сильный голос заставил вздрогнуть напряженных до предела друзей. — А я вот так и живу. Даже днем.
— Жур? — шепнул Ратибор непослушными губами, стараясь повернуться на звук.
— Я и есть… Хворого принесли?
— Хуже чем хворого! Простого язвленного я бы и сам исцелил… У тебя есть хоть какой-нибудь свет? Здесь такая тьма, что дышать тяжело.
— Ты глаза закрой, станет легче. — усмехнулся невидимый волхв. — Значит соратник ваш в душу язвлен? Тяжкая рана… Но излечимая. И все же перво-наперво надо с тела начать, не то паренек ваш зарю не встретит. Потом и душой займемся…
— Так есть тут свет, али нет? — не скрывая беспокойства, воскликнул Сершхан. — Где-то печь должна быть, отвори заслонку, мы ведь не слепые!
Лязгнуло железо и комнату залил неверный свет пляшущих языков пламени, в котором друзья наконец разглядели хозяина. Откинув заслонку тот удобно уселся на стоявшей у печи лавке, огромный посох, выглаженный частым касанием рук, прислонился к бревенчатой стене в шаге от правого плеча, а длинная, чуть не до пят рубаха, перепоясанная по уличскому обычаю, выделялась во тьме белоснежным пятном. Это действительно был волхв, на удивление молодой и крепкий — не боле тридцати пяти весен на вид, но черты лица умело скрывались в танцующей полутьме, ускользали от заинтересованного взора незваных гостей. Жур властным жестом указал опустить носилки, легко поднялся и ступив пару раз присел у изголовья Микулки. Паренек уже и губами не двигал, лежал бледней полотна, прямой и напряженный будто струна, грудь тяжело и часто вздымалась хрипловатым дыханием.
Волхв вздохнул не менее тяжко, разве что без худого всхрипа, прислушался к биению сердца, ощупал холодеющий лоб и провел ладонью, едва не касаясь наполненных слезами глаз паренька.
— Душа его ныне в другом месте… — неожиданно вымолвил Жур страшноватым отсутствующим голосом. — Зовет за собою тело. Нужно любой ценой ЗАСТАВИТЬ тело остаться по эту сторону Яви. И душу не отпустить.
— Какую цену ты имеешь ввиду? — настороженно спросил Волк.
— Любую! — жестко ответил хозяин. — Если хотите к утру его видеть живым. Всякому известно, что Правь поделена Богами на Навь и Явь, так вот его душа уже по ту сторону, в стране Нави, где все иначе. А тело до сих пор в нашем мире, хотя и одной ногой. Говорят, что Навь — просто мир мертвых. Чушь! Не все так просто! Навь — это все не подвластное людскому уму, хотя чувствами ощутить ее можно. Небось знаете худое предчувствие? Вот это и есть отражение Нави в мире Яви. А все, что мы можем пощупать, увидеть, осмыслить умом — это уже Явь. Единство Яви и Нави есть Правь, то есть цельный, созданный Богами мир. Человек это тоже часть Прави, есть в нем и Навь, и Явь, а меж ними важней всего равновесие. Ваш витязь сие равновесие утратил, ныне состоит почти из одних чувств — ни мысли, ни ощущений. Ему их надо вернуть, тогда и душа вернется. Худо лишь то, что сам он НЕ ХОЧЕТ ни мыслить, ни чувствовать. Сейчас его в мире Яви ничто не держит. Надо его ЗАСТАВИТЬ почувствовать, но чувство для этого должно быть очень уж сильным.
— Так каким? — упрямо переспросил Волк, чуя недоброе.
Хозяин не ответил, словно вопроса не услыхал, поднялся и в три шага оказался у печи, покрытая коркой окалины кочерга легла в раскаленные угли, швырнув в трубу сноп затухающих искр и быстро наливаясь малиновым светом. Жур двигался легко словно зрячий — ни разу не наткнулся ни на стол, ни на лавку, Ратибор нахмурился, все пытался поймать глаза волхва, но тот не очень то стремился направить их в лица гостей, а неверная полутьма, как бы насмехаясь над тревогами витязей, пеленала лица зыбкими лоскутами.
Жур двигался легко словно зрячий — ни разу не наткнулся ни на стол, ни на лавку, Ратибор нахмурился, все пытался поймать глаза волхва, но тот не очень то стремился направить их в лица гостей, а неверная полутьма, как бы насмехаясь над тревогами витязей, пеленала лица зыбкими лоскутами.
Когда кочерга накалилась до ярко-красного света, волхв снова присел возле хворого, деловито развязал ему шнур на вороте и уверенным рывком открыл мускулистое плечо, влажное от холодной испарины.