— Дрянь… — коротко бросил разгневанный витязь, отряхивая приставшие к порткам листья. — Думаешь я не почуял как ты меч с кольца снял? Ага… Как же! Теперь послушай и запоминай так, словно на носу вырублено. Тебе. Меня. Не. Одолеть. Понял?
Жур чуть заметно кивнул. Не хотелось, но подбородок сам проклюнул под настойчивым взглядом Громовника.
Понял?
Жур чуть заметно кивнул. Не хотелось, но подбородок сам проклюнул под настойчивым взглядом Громовника. Ящер бы его побрал…
— Вот и добре… — тонкие губы, только что обрамлявшие пасть чудовища, растянулись в надменной улыбке. — Пойдем, друже, у нас еще столько дел впереди. Только не забывай того, что тут увидал. В таком обличье, коль чего, я тебя с края света достану.
— Уж запомню… — Жур зябко поежился.
Жур зябко поежился, хотя наполнявшийся силой день уже порядком прогрел замшелые бревна избушки. Страшные раны на месте глаз безразлично таращились в полумрак, едва освещенный бьющим сквозь дверные щели солнечным светом. До ушей не доносился ни единый хруст ветки — ночные гости либо отошли далеко, либо выучились ходить по лесу как рыси. Или как волки?
По молодости каждая преграда не кажется абсолютной… Наверное молодость тем и разнится от зрелости, что в более старшие годы память хранит не мало преград, одолеть которые так и не удалось. И что это дает? Неуверенность или осторожность? Кому как… Но в любом случае это дает знание своих пределов.
Жур вздохнул. После стычки с чудовищем, в которое обернулся Громовник, казалось для этого зверя нет в мире живых никаких преград. Тогда Жур отчетливо понял, что ему действительно придется выбирать между смертью и служением Громовнику. Может даже не служением, а этой странной дружбой, не известно на чем державшейся. И он выбрал жизнь… Кто же мог знать, что на подступах к Перемышлю…
На подступах к Перемышлю дорога заметно расширилась, густые темные кроны над головой открывали уже целые поляны неба, поросшие цветастыми звездами. Жур ехал хмурый как дождевая туча, а Громовник то и дело посмеивался одними глазами, в них полыхало яростное пламя, оставшееся от звериного облика.
— В городе заночуем, — негромко поведал он. — А с утра сразу на Киев.
— Это еще к чему? — искренне удивился Жур.
— Тебе что, пяток лет покняжить неохота? Вытянем с Руси все, на что она только способна, а с эдаким богатством куда угодно податься можно.
— Что ты молотишь! — не сдержался Жур. — Язык хуже всякого помела… Сдурел — вдвоем Киев брать? Да будь ты хоть в этой пропахшей псиной шкуре, тебя Святослав-богатырь в бараний рог скрутит! А Добрыня? Он Змея одной левой на обе лопатки…
— Сам дурак… — беззлобно усмехнулся Громовник. — Со Змеем сражаться проще. Его и видать издали, и промахнуться по нем сложновато. Али не так?
Жур только рукой махнул, не хотелось попусту спорить, но его спутник не унимался, продолжил с той же ухмылочкой:
— Я же в людском обличье могу в упор подойти, а потом рррраааззз!
Громовник стремительно выбросил руку к самому лицу соратника, словно метил вцепиться когтищами в горло, тот от неожиданности чуть из седла не вывалился.
— Не дергайся, тебя грызть не буду, мы ведь друзья… А вот кто из могучих богатырей устоит, когда клычищи у самой глотки, да еще на пиру, а не в чистом поле?
Жур нахмурился пуще прежнего, но смолчал — отвечать было нечего.
— То-то! — довольно кивнул Громовник. — Супротив меня теперь вообще ничего не устоит. Это вы волки, а я… Я другой! Сами Боги меня таким сделали!
— Или Ящер… — презрительно фыркнул Жур. — Погоди! Что это там за деревьями? Будто всадник…
— И что с того? — чуть насторожился Громовник.
— Где? Не вижу ничего!
Он чуть склонился в седле и Жур с ужасом разглядел явственные звериные черты — еще во многом человек, но уже кое в чем злобная тварь. Жутко… Кони заволновались, зафыркали, лес вокруг словно замер, погрузившись в неживое безмолвие. Теперь и Громовник разглядел через ветви внушительную фигуру на высоком коне, замершую за поворотом дороги.
— Он что, хворый? — озлобленно фыркнул он. — Стоять посреди дороги как Велес на Подоле. Может давай прямиком через лес и зайдем ему в спину?
— Ты что? — довольно осклабился Жур. — Испугался одинокого воя? А как Киев собрался брать?
— Помолчал бы… Я просто хочу как проще. Да ну его, еще ноги ломать через лес. Поедем как ехали. Но! Давай, конячка, а то заснешь на ходу!
Дорога словно нехотя изогнулась, легкий ветерок пробежал по верхушкам деревьев. Громовник еще больше пригнулся и конь под ним затрясся как телега с кривым колесом — безнадежно, испуганно, страшно. Того и гляди скинет как в прошлый раз. Но самоуверенный витязь не стал дожидаться, сам соскочил с седла и беззаботно подняв голову шагнул вперед. Конь не пошел за хозяином, прижался у края дороги, глаза бешено таращились в темноту, бока вздымались будто кузнечный мех.
Жур седло покидать не спешил, конь под ним робко топтал опавшие листья, плелся чуть позади бодро шагающего Громовника, как всегда рвущегося к намеченной цели. Ишь ты, даже меч не достал! До чего же самоуверенный гад… И когда эту самоуверенность сорвало с лица словно маску, сменив удивлением и испугом, Жур довольно сощурился — значит есть сила, способная остановить эту тварь.