Микулка почти ничего не видел от слез, грудь разрывало томительной болью, сердце ныло так, что хотелось умереть прямо сейчас и тут же оказаться там, в вышине, за далеким хрустальным сводом.
— Эй, ты что! — вытащил его из тяжких грез знакомый встревоженный голос. — Да очнись же!
Ратибор подскочил к пареньку и еле успел выхватить кормовое весло перед тем, как лодья чуть не врезалась в крутой глинистый берег.
— Прости… — утершись рукавом, понурил голову Микулка. — Совсем я стал никудышным…
— Да ладно тебе… — мягко улыбнулся стрелок. — Думаешь в моем сердце не было тяжкой раны? Только мою может даже трудней залечить, чем твою. Ладно, а то сейчас вместе расплачемся.
Они сели рядом, стараясь не глядеть друг на друга — как-то соромно вот так, прямо, выказывать свои чувства, чай не девки на выданье.
Река стелилась на север широким изумрудным полотнищем, уставшие за ночь друзья еще мирно сопели, хотя солнце уже во всю швырялось в них теплыми рыжими бликами.
— Погляди… — нарушил молчание Ратибор. — Что это за пятнышко на воде?
— Где? — напряженно сощурился Микулка.
С глазами стрелка тягаться было всегда трудновато.
— Да вон же, у самого изгиба… Увидал? Во! Как думаешь, что?
— Ну… — паренек заинтересованно склонил на бок рыжеволосую голову. — Похоже на лодью. Только без паруса. А! Наверно они по течению идут.
Он улыбнулся своей догадке и вдруг замер, лицо мигом обрело серьезное выражение, будто на него накинули твердую деревянную маску.
— Поляки? — чуть слышно спросил он.
— Не знаю… — Ратибор Теплый Ветер приподнялся и подтянул к себе лук. — Для поляков лодья уж шибко махонькая. Не боевая. Давай-ка осторожненько правь к ней.
— Может лучше Мякшу разбудить? — неуверенно глянул Микулка. — Все же от лиха подальше. А то я тут так нарулюю, что костей потом не соберем.
Стрелок призадумался лишь на миг, потом беззаботно махнул рукой.
— Справимся… — успокоил он соратника. — Что я, лодьями не управлял?
Далекая темная точка приближалась быстро, постепенно вычерчивая свои формы и примерный размер. Паруса на лодке не видать, да и по всем статям ей до боевого корабля, как бабочке до орла. Обычная рыбацкая лодочка.
— Идет она странновато… — вытянул шею Микулка. — Будто щепка по ручью, без всякого управления.
— Да и рыбарей не видать. — подтвердил Ратибор. — Может просто оторвалась от причала? Найдет себе покой в синем море… Только…
Он аж привстал, заметив то, что Микулкин взгляд еще не мог выхватить из сумятицы речных бликов и утренних теней, руки заученно подхватили лук и лихо накинули тетиву на положенное ей место, зоркие глаза цепко держали утлую лодку, словно целились.
— Эй, чего там? — не понимающе привстал паренек.
— Стрелы. — коротко и непонятно ответил стрелок.
— А ежели по-людски?
— Из бортов торчат оперения. Много.
Микулка переварил в мозгах сказанное и хмуро почесал макушку.
— Досталось несчастным.
Лодченка медленно кружилась, послушная спорящим меж собой течению и ветру, так что когда Микулка неумело подцепил ее багром, она уныло и жалко плыла кормою вперед.
— Досталось несчастным.
Лодченка медленно кружилась, послушная спорящим меж собой течению и ветру, так что когда Микулка неумело подцепил ее багром, она уныло и жалко плыла кормою вперед. Когда-то надежная и крепкая, теперь посеченная злыми стрелами и с парой смертельных зияющих ран от булатных жал, она не проживет долго — водицы внутри почти по колено, в грязной жиже плавает жестяной светильник и выловленная рыба, мокрой грудой валяются пахнущие речной травой сети, а весла бестолково болтаются в уключинах, словно выломанные руки.
Рыбарей было двое, один с тихим спокойствием покачивался на воде лицом вниз, из спины торчали три толстых, коричневых от крови древка, другой, совсем еще молодой, неподвижно прижался к борту, и хотя стрел из груди торчало не меньше, он глядел на опешивших витязей живыми, настежь раскрытыми глазами.
Даже Ратибор растерялся, не зная что делать, а Микулка и вовсе разволновался, до темноты в глазах сжав зубы.
— Сволочи… — натужно прошипел он. — Рыбарей-то за что?
Выживший не сводил с витязей взгляда огромных, зеленых как Днепр глаз, силился что-то сказать, но обескровленное тело откликалось вяло и неохотно. Наконец спекшиеся губы раскрылись, выпустив чуть слышный вздох. Друзья прислушались, но тут разве что-то расслышишь… Во взгляде юноши мелькнула такая страдальческая безысходность, что мороз пробежал по коже, но он напряг последние силы и губы разомкнулись вновь, с отчетливым треском пересохшей плоти.
— Я все же доплыл… — уже громче выдохнул он. — Мы с отцом… Из Киева. Никто больше прорваться не смог…
В глазах мелькнула ярая тень победного торжества, хотя бледная маска лица не могла уже выразить не единого чувства.
— Теперь слушайте… — язык с сухим шорохом пробежал по высохшим как степная земля губам. — Польская рать вступила в Киев… Владимир бежал, сдал город без боя… Враг доволен, не творит ни грабежей, ни погромов… Но ведь это же враг! Девок тягают без совести, на базаре не платят… Некому защитить… Богатыри на… заставах…
Изо рта юноши брызнула вялая темная струйка, грудь дернулась раздирающим кашлем.