— Погоди… Это не просто слезы, это вышла наружу душевная боль… Что тут лечить? Лучше поведайте как хворый витязь себя ныне чувствует.
— Ходит уже. — грустно вымолвил Волк. — Коль позвать, вроде как отзывается, вертает на голос голову, но сам слова не кажет, словно тень. Даже похудал за ночь. Мысль в глазах появляется, только когда песню слушает… Прямо беда!
— Это не страшно… Главное чтоб душа оставалась тут. Раз вас слышит, значит все будет добре.
Микулка, похудевший и бледный, сидел в десятке шагов от избы, тень огромного дуба укрыла его невесомым пологом, голова покачивалась, словно под звуки неслышимой музыки.
В глазах застыла такая ледяная печаль, что смотреть было зябко, друзья старались и не смотреть, стыдливо, неуверенно прятали взгляды, не в силах помочь соратнику.
— Сколько он так промаяться может? — спросил у волхва Ратибор. — У нас много дел недоделанных, нужно отправляться в дорогу, но как с ним поедешь? Даже смотреть жутковато…
— Есть только один путь — помогите невесту вернуть или хотя бы пообещайте. Тогда он с вами хоть на край света пойдет, а как время залечит рану, постепенно станет таким как прежде.
— Врать? — стиснул зубы стрелок.
— А это вам решать… — пожал Жур плечами.
Друзья переглянулись, каждый боялся вымолвить слово, повлиять на решение других, но молчание долго не длилось, Ратибор вздохнул и пошел к ничего не замечающему Микулке. И Волк, и Сершхан догадались, что решил их соратник, но ни поддержать, ни перечить не было сил. И уверенности.
Стрелок присел рядышком с изменившимся другом, устроился поудобней, примяв высокую густую траву, почухал затылок и тронул Микулку за локоть.
— Послушай, друже… — неуверенно начал он.
Витязь не отозвался, печаль в глазах медленно, но уверенно превращалась в темную воду безумия. Но Ратибор сдаваться не думал, поворочал в уме слова, подгоняя одно к другому и молвил гораздо тверже:
— Дива не умерла!
Микулка вздрогнул как от удара ножа, милое сердцу имя вернуло его на грань Яви, в глазах полыхнул огонь понимания.
— Не умерла… — эхом повторил он.
— Просто она в другом месте, понимаешь?
— В другом… Там же где и Зарян…
— Не совсем… — немного замялся стрелок, но тут же вернул голосу нужную уверенность. — Зарян погиб, как и положено герою, потому он в вирые, а Дива хоть и там же, но в гостях у отца. Правда супротив своей воли. Но в этом ли дело? Главное, что жива твоя краса ненаглядная, а коль так, то можно ее и обратно вернуть. Верно?
Микулка снова вздрогнул, легкий румянец смыл холодную бледность с лица, в глазах блеснул прежний живой ум и настороженное любопытство.
— Я не знаю как забраться на небо… — прошептал он.
— Ну… А с чего ты взял, что она непременно на небе? Мало ли куда отец ее запер… Может в пещеру, а может в резной терем на самом краю земли. Может лютый Змей на цепи стережет ее у входа, может и целая рать, сверкая броней и оружием. Мы знать не можем, для этого наших чувств маловато. Но вот волхвы… Они все на свете ведают, даже как на небо забраться, коль надобно, или в царство к Ящеру заглянуть.
— Белоян! — чуть ли не выкрикнул мигом проснувшийся Микулка. — Верховный волхв Владимира-князя! Тот если и сам не знает, укажет кого другого, как в прошлый раз.
— Ну вот, ожил, хвала Богам. — довольно усмехнулся Ратибор. — Верно говоришь — Белоян многое знает, мудрый он волхв, редкостный. Вот только добраться к нему нынче не просто.
— Поляки… — вспомнил Микулка. — Ничего, мы прорвемся!
— Не только поляки! Наше оружие осталось в Олешье, помнишь? Мой лук, мечи… Даже охотиться нечем, а ты решил через целую рать пробиваться.
— Так чего мы сидим, леший меня понеси! Где это мы? Далеко отсель до Олешья?
Микулка словно и впрямь очнулся от сна, рыжие волосы снова напомнили пламя, глаза так и сияли решимостью, а тело налилось прежней уверенной силой.
Он радостно обнял подбежавших друзей, будто вернулся из дальней дороги, поклонился незнакомому слепому волхву и побежал поправлять упряжь на верном коне.
— Уже уходите? — дрогнувшим голосом спросил Жур.
Ратибор остановился, стараясь не глядеть в лицо волхва. Что-то дрогнуло в его душе, казалось он понял, что за одиночеством отшельника скрывается много большее, чем обычное служение Богам, скорее даже пугающее, какая-то нехорошая тайна, сжигающая изнутри.
— Ты что-то хотел рассказать? — чуть запнувшись спросил стрелок. — Что-то важное?
— Для меня очень, да и для вас скорей всего тоже. Но я еще не готов… И рвется наружу, а так вот разом выплеснуть не могу. Только дайте слово, что после всех дел в Киеве зайдете сюда. Это будет вашей платой за исцеление витязя.
— Пусть будет так. — напряженно кивнул Ратибор. — Даю слово! Коль будем живы, явимся обязательно.
— Тогда ступайте, не травите душу зазря!
Жур повернулся, шагнул и темный проем двери проглотил его будто черная пасть чудовища.
Будто черная пасть чудовища, поджидала впереди лохматая тьма ночного леса — осторожная, злая, непонятая и непонятная. Но ноги спотыкаясь ковыляли дальше, люто ломило усталые кости, истертые ступни горели кровавыми волдырями. Жур задыхался от непосильного бега, кривые корни упорно подворачивались под неверную поступь, а ветви так и норовили раскровить и без того исцарапанное лицо. Прохладный осенний воздух обжигал глотку, кашель душил грудь, словно дышать приходилось через смрадный дымоход полыхавшей печи. Нехоженный лес никак не давал сосчитать прыгающие под ногами версты, только путал, путал, уводя все дальше на полудень от Киева.