Все серьезно задумались, только весла плескались в зеленой воде, да ветер посвистывал мачтой.
— Можно не идти в сторону польских земель. — почесав голову, предложил Сершхан.
— Из очень сильных там никого, а с Микулой действительно кого-то оставить надо. И знаете… Лучше нашего стрелка за ним никто не присмотрит!
— Ну вот еще! Няньку из меня рядите? — сморщился Ратибор.
— А кто тут говорил о собственной чести и чести Руси? — рассмеялся Волк. — Чья дороже?
Ратибор сплюнул в воду, но не нашелся чего ответить — как ни крути, а все решено с большей пользой для дела.
— Ладно, — закончил он. — Дойдем до порогов, а там каждый в свою сторону. Не думаю, что поляки поставят заставы так далеко от Киева.
4.
Последние знойные дни уходящего лета… Короткая, удивительная пора, когда ласковая водица хрустальных озер отражает безмерную синь небес, воздух тяжелеет от аромата ярких цветов и душистых, набравшихся сока трав. Капризный ветер срывает с ветвей серебристое кружево паутинок и несет их далеко-далеко, в неведомые страны, затянутые зыбким, призрачным туманом, клубящимся над самым краем земли. Волхвы говорят, что по их полету можно предсказывать будущее, потому что именно там, за высокими горами и быстрыми реками, в странах, сплошь населенных колдунами и страшными чудищами, оно, это будущее, и рождается. Но темны глубины его, темнее самых глубоких колодцев, из которых, говорят, в самый солнечный день видны жутковатые, лохматые звезды. Только обладающий несгибаемой волей может разглядеть замысловатую вязь письма, которым Боги вырисовывают очертания грядущего, только самые терпеливые могут постичь его суть.
И если бы Ратибор был хоть чуть терпеливее, он может быть и смог угадать, как плотно и как далеко от Киева расставили поляки свои заставы. Тогда бы не нарвались нынешней ночью… Хорошо хоть ноги смогли унесть!
Стрелок поморщившись тронул рассеченную щеку и настороженно натянул поводья, разглядев, что узкая лесная тропинка обрывается неоглядным полем желтой колосящейся ржи. Его конь неохотно остановился, но позади еще постукивал подковами Ветерок, неся в седле сонного, словно сытый кот, Микулку. Ратибор поднял руку и мягкий стук позади стих, сменившись затейливой, неразборчивой руганью всадника. Микулка учился быстро, за три седьмицы, проведенные вдвоем с более опытным другом, он научился сплетать слова в такие затейливые речевые узоры, что Боги кисло морщились в небесах.
— Что там еще за беда? — наконец выстроил он осмысленную фразу.
— Снова лес кончился… Поле кругом, чтоб его… — безнадежно махнул Ратибор Теплый Ветер. — И так уже на заход от Киева с полсотни верст крюканули. Куда еще? Надо богатырей ждать!
— Не пойдет! — Микулка сорвал дубовый лист и задумчиво пожевал вяжущую мякоть. — Богатырям и так работы выше макушки, а если враг еще в городе запрется, так беды не миновать. К их приходу мы должны быть в Киеве, хоть кровь из носу!
— Не пройдем! Только загинем зазря. Ты же видал, как они стоят… Стена, не люди! Доспехи такие, что стрела с трудом прошибает. Так это моя стрела! А из обычного лука, все равно что по спине ладошкой, честное слово… Тут бы твой лук… — мечтательно закончил стрелок.
— А чего, надо будет сварганить. Тетива теперь есть… — паренек грустно улыбнулся, чувствуя под рубахой теплую, туго свитую косу.
— Это как-нить потом. Сейчас надо думать о том, как проехать.
Лес зашумел вершинами, налетевший ветер погнал по хлебному полю широкие волны, как по синему морю и, только он стих, стала слышаться бесконечная песня, какую девки поют в часы жатвы.
Враг, не враг, а они работают… Хоть весь мир вверх ногами перевернется. Не было поляков, пришли, вышибут их снова, а хлеб — он всему голова! Без него ни на войне, ни в миру радости нету.
— За полем наверняка дозор. — задумчиво растрепал волосы Ратибор. — В поле бы не оставили, могут спалить. Значит по скарне пройдем дальше, а там не знаю… Может попадется речушка какая малоприметная, может забытый овражек… Не может же быть, чтоб не осталось такой дырки, в которую мы без масла пролезем.
— Овражек… — Микулка тронул пятками Ветерка и подъехал вплотную к соратнику. — А ведь тот герой говорил про Собачий Овраг! Чего же мы медлим?!
— Умом тронулся? Да в том овраге и заставу не поставили потому, что людям туда входу нет — от любой рати только кости останутся.
— Собачек испужался? — усмехнулся паренек.
— Собачек… Ты сам там бывал? Вот и помолчи… Смерть там. Страшная, клыкастая, лохматая, не знающая ни жалости, ни отступлений. Дикие псы… Их сотни, тысячи, целое воинство. Жрут друг друга, диких козлов, крыс тоже жрут, которых там вовсе без счету. А крысы жрут дохлых псов, так что все они там в довольстве и сытости. Козлы тоже в довольстве, трава в том овраге густая, ногами не топтаная. Такие вот дела…
— А овраг-то большой? Может проскочим?
— Да он только зовется оврагом со стародавних времен. А ныне там яр, даже балка. Глубоченная и длиннющая — верст двадцать. С хвостиком.
— Балка с хвостиком?
— Да там все с хвостами… — сплюнул Ратибор. — И псы, и козлы, и крысы… А то, что без хвостов, вроде нас, там не уживается, видать.