Совершенное зло спеленало Жура точно младенца, загнало в этот проклятый лес, оставив только одну единственную дорогу. Нет, наверно все таки две… Ведь еще можно остановиться, дождаться того, кто гнался за ним.
Нет, наверно все таки две… Ведь еще можно остановиться, дождаться того, кто гнался за ним.
Черную тень в черноте ночи… Или судьбу?
Нет! Он еще не готов. Вперед, вперед, пока разбитое тело не покинули последние силы! Жур сбился со счету, пытаясь сосчитать дни сумасшедшего бегства, солнце менялось с луной невесть сколько раз, реки становились на пути темными водами и молодой парень чуть не до смерти пугал своим видом перевозивших его лодочников. Худой, всклоченный, с безумным сверкающим взглядом, в котором застыл заморозивший душу страх. С двумя мечами на поясе…
На переправе через Днепр, возле малого уличского городища, он набрался храбрости и разжал ладонь, выпустив за борт похищенный меч. Таившаяся в клинке сила влекла, но отчетливое безликое зло пугало сильнее. Хватит! Надо избавиться от всего, что напоминает о страшной ночи в замке убитого русича. Хватит… Он погладил навершие своего старого меча, но успокоения не было. Все яснее становилась страшная истина — Громовник не случайно выбрал именно Жура. Значит было в нем что-то… Какое-то скрытое семя Зла.
Зависть, жадность, трусость? Нет! Никогда эти чувства не правили его телом и духом.
А может что-то иное, затаившееся в самых глубинах души? Или просто податливость, доверчивость, ДОБРОТА? Ведь именно на этих чувствах сыграл Громовник! Неужели доброта, неприятие резких суждений может проложить в душу дорогу Злу? Неужели для борьбы со Злом обязательно нужно носить его частицу в своем сердце?
Казалось, лесу не будет конца, но даже в ночной тьме стало видно, что вековые деревья начинают расступаться, подлесок устало жмется к земле, а поляны становятся шире и встречаются чаще. Лес иссякал, накатываясь на южную степь, как иссякает морская волна, накатываясь на вылизанный песчаный берег.
Меж деревьев мелькнула вросшая в землю избушка, старая, давно покинутая и никому в этом мире не нужная. Она стояла посреди заросшей травой поляны, закрытые ставнями окна немо взывали к случайному путнику, как будто упрашивая остаться, войти, разжечь старую, отсыревшую печь. У Жура даже сердце сжалось от глубокого понимания безысходности одиночества. Надо тут и остаться… От судьбы все равно не сбежать, а с этим домом можно стать одним целым, врасти в него, как и он врос в эту землю. Одиночество в одиночестве. Забвение в забвении.
Жур уверенно толкнул покосившуюся от старости дверь и пробравшись внутрь, нащупал в кромешной тьме надежную лавку, мягкую от лохматого покрывала мха. Усталость навалилась как рухнувшая стена, сонная тяжесть налила опухшие веки, а изба осторожно притихла, словно боясь отпугнуть нежданно явившегося путника.
— Никуда я больше не побегу… — укладываясь на бок, пробурчал Жур. — Тут мой дом. Все. Хоть разорвите меня на части.
Уже засыпая он сдернул с пояса меч и с наслаждением зашвырнул в самый дальний угол. Теперь точно все. Хватит, навоевался…
Тревожный сон метался кошмарами, свистел крыльями ночных птиц, выл ветром в густых ветвях, заставляя снова и снова переживать безумный бег через незнакомый пугающий лес.
Всяк, коснувшийся Камня, может становиться волком. Это не оборотничество, просто древнее волшебство так раскрывает суть боевого единства, превратив устремленье души в плоть и кровь сильного зверя. Плавный переход от Яви к сути, одно целое, как две стороны чеканной монеты — какой повернешь, ту и узришь. Волк — неотъемлемая часть стаи, символ дружины. Часть Стражи.
Но Громовник не пожелал быть частью целого…
Волшебство Камня, воплощая оборотную сторону Яви, дало ему возможность превращаться в зверя, но это был не совсем волк… Точнее совсем не волк.
Ужас, рвущий когтями еще не остывший след. Черная тень в черноте ночи…
Жур вздрогнул во сне, вновь пережив сшибающий с ног страх, когда уже у самого Перемышля довелось узреть то, что загнало его в это Богами забытое место.
Тогда их кони медленно мяли густой ковер из опавших листьев, устилавший узкую, просеченную сквозь лес дорогу. Тихий вечер медленно зарисовывал небо густыми чернилами темноты и опускался на землю, шурша в листве крыльями ночных мотыльков. Низкий остывающий ветерок вяло играл конскими гривами, сдувая далеко за спину запах пропитанной потом кожи. Набежавшие облака плотно укутали небо, только самые яркие звезды с трудом пробивались через серый покров радужными кругами.
— Подумай… — мечтательно говорил Громовник. — Мы с тобой можем все начать заново!
— Зачем? — устало пожал Жур плечами. — Все уже начато до нас… Ты просто выхватил не принадлежащее тебе и пытаешься приладить к своим мелким целям. Я тебе не помощник.
— Зря дуришь! Прекрасно ведь знаешь, что назад нет дороги. Мы ведь сделали это! Понимаешь? Зарян не смог, на которого ты чуть не молился, а мы вдвоем с тобой сделали. Теперь вся Русь будет двигаться туда, куда надобно нам. Представляешь?
— Да какой в этом толк?
Жур говорил неохотно, просто чтоб спутник не заподозрил худого, старался больше перечить, а то скорое согласие завсегда вызывает сомнения. На самом деле всю дорогу от германских земель до близкого уже Перемышля он затевал если не противоборство, то хотя бы побег. Уже пару раз представлялся случай спокойно уйти, но живучая, как кошка, совесть не давала тихо раствориться в лесной глуши.