— Ну и герой… — тихонько шепнул стрелок. — Такую толпу обратить в бегство… А ведь они в броне, с копьями!
Впереди резко обернулся Сершхан, и потянув за рукав Микулку заорал срывающимся голосом:
— Ратибор, в сторону! В сторону уходи!
Стрелок едва успел отскочить, как в город ворвалась разъяренная толпа горожан, вооруженных чем под руку подвернулось. Ночевка в чистом поле под холодными звездами здорово усилила боевой пыл трудового люда — остановить их теперь смогла бы лишь скала высотой с версту. Да и то не на долго.
— Я думал… — борясь с безудержным смехом, вымолвил Ратибор. — Что Рубаревские ратники Твердояра испугались… Да остановите вы его наконец, а то до края земли добежит, никаких ведь преград не видит!
19.
Прослышав о сбитых воротах, посадник наглухо заперся в тереме, понадеявшись на Рубаря с дружиной, плотным кольцом окруживших дом. Да вот только напрасно — терем не крепость! Почуявшие кровь мужики с дрекольем прошибли закованные в кольчуги ряды как сырое тесто, оставив на пыльных улицах едва с десяток своих, исколотых копьями. Рубаревцы пострадали меньше, хотя вилы тоже оружие не последнее, но страх перед толпой, раззадоренной победой, погнал их на лестницы терема, в узких проходах которого куда легче держать оборону с помощью копий.
Солнце глубоко прогрело землю, замутнив знойный воздух поднятой сотнями ног пылью. Возмущенные горожане обложили посадный терем как псы вепря — и взять не взять, и злость не позволяет оставить. В окна бестолково полетели топоры и колья, вышибая дорогие слюдяные оконца, со всех сторон неслись призывы тащить огонь. С города медленно стягивались сочувствующие, а то и просто поглазеть — не каждый ведь день терем посадника напуском брать собираются. Дружинники уже серьезно прикидывали как выкрутиться — сохранить верность посаднику или же доброе имя дороже, да и жариться в подпаленном тереме за чужую шкуру не больно хотелось. Кое-кто из них выбегал навстречу горожанам, заблаговременно откидывая оружие подальше, их беззлобно мутузили и отпускали, скорей для порядку — не зря же бегали.
Кое-кто из них выбегал навстречу горожанам, заблаговременно откидывая оружие подальше, их беззлобно мутузили и отпускали, скорей для порядку — не зря же бегали.
Но и Рубарь свою власть запросто отдавать не желал. Двое сдавшихся не успели и на три шага отбежать от порога, грохнулись на колени, пронзенные лязгнувшими в кольчугах самострельными стрелами.
— Еще кто-то подумает сдаться, — проревел из окна предводитель, — Пришибу на месте, псы шелудивые!
Ратибор с друзьями протиснулся в первые ряды, локтями распихивая обложивших терем гончаров да пекарей, внимательно оглядел темные проемы выбитых окон на залитой солнцем стене. Особо буйные головы притащили огонь, другие спешно вязали факела из промасленных тряпок.
— Стойте! — со всех сил заорал Сершхан, пытаясь пробиться к запальщикам. — Никто из вас и половину пути до терема с огнем не проскочит! Глупые головы! У каждого окна самострельщики, неужто не ясно?
Мужики, почюхивая лохматые головы, призадумались — трезвое соображение затуманенных хмелем мозгов пересилило бушевавшую ярость.
— И что ж нам делать по вашему? — хрипловато спросил самый старший.
На его голове уже поблескивали седые пряди, но короткая борода черней смоли, да и очи такие же — два готовых к прыжку хищных зверя. Серые портки и алая рубаха с широким расшитым поясом выдавали не бедного ремесленника, а высокие рыжие сапоги подсказывали метить и выше.
— Я староста полуденной окраины, — продолжил он. — уж полсотни весен меня Черняком кличут. Вам спасибо за помощь, а то б мы не скоро до дому добрались. Но ныне не мешайте людям долгожданную месть править, не поймут, осерчают. Знаете сколько мы от посадника натерпелись? Мне как старосте еще поболе доставалось, чем этим.
Сершхан уважительно оглядел собеседника, лицо отразило глубокое понимание.
— Все это ясно… — тихонько кивнул он. — Но людей ведь на верную гибель шлешь! Не пройдут они через самостельные стрелы. Погодите до спада жары, мы с друзьями чуток помыслим. Ведь то что задумали вы, и к вечеру не поздно будет свершить. Так ведь?
— Похоже что так. — Черняк оглядел Сершхана как-то иначе, с куда большим интересом чем прежде. — Мы погодим, подержим осаду до спада жары.
Ратибор послушал краешком уха и тихонько стал рядышком.
— Гой еси, староста! — уважительно поздоровался он. — Я вот подумал… Может ты знаешь где наша сброя с одежкой? Как-то соромно в исподнем по граду расхаживать, тут вон и бабы собрались, и девки пригожие…
Толпа грозно гудела вокруг, приходилось здорово повышать голос, но вот чужих ушей можно было не опасаться — каждый был занят мыслю о мщении, по сторонам не больно смотрели, все больше приценивались как терем взять.
— Да откель же мне знать, где вы все это оставили? — чуть безразлично пожал плечами староста.
— Мы тебе подскажем! — протиснулся к своим Волк, утягивая за руку призадумавшегося Микулку. — А ты намекни где добро может ныне пристроиться. Мы, понимаешь, в корчме кушали… Там нас и повязали. Вооон в той, что за теремом. Ага…
— Ха! — усмехнулся Черняк. — Коль так, то нет ничего проще. Корчмарь с той корчмы за копейку удавится, и уж коль позволил у себя в заведении чужаков полонить, то одежду и сброю, знамо дело, забрал себе. Подите, расспросите.
Подите, расспросите. Окромя того за добрым обедом вам мыслить будет полегче, а там и жара спадет.
— Умный ты, староста, — усмехнулся стрелок. — Быть тебе посадником с эдакими мозгами! Живот-то и впрямь сыти требует! Айда, други, развлечемся малехо…