Хуже всего было пленникам, хоть они того и не ведали, висели без чувств, натянув цепи — один огненный плевок, и сгорят жарче тонких лучин, даже следа не останется. Микулка уцепился за корягу у самого берега, отбросил в песок бесполезный оборванный лук и прикинул что делать дальше. Холодный дрожащий страх безысходности не давал мыслить ясно, но два выхода сразу пришли на ум. Первый казался самым естественным — нырнуть и уйти по течению, схорониться от смертоносной громадины, рвущей воздух над головой. Это было просто. Но даже колотясь от страха так, что круги по воде шли, Микулка придумал и нечто другое, не менее безысходное, но куда более честное, как ему показалось. Выйти и сразиться со Змеем мечом, как в Заряновых сказах начертано. Сгорит, конечно, но не будет соромно за проигранный бой и не нужно всю жизнь мучиться, что не смог спасти пленников. Он уже хотел вылезать из воды, когда Голос колдовского булата язвительно окликнул его как в добрые времена:
— Кхе… Помирать удумал? Ну да, оно проще, конечно. Только это во сто раз хуже бегства, это и есть бегство, но не только от Змея, а еще от себя самого. Ты же сделал лук, способный поразить Змея, надо лишь тетиву подобрать! А натянут его и без тебя, не волнуйся, сделают горожане самострел и воротом натянут. Но только ты знаешь, куда поганую гадину надо бить. Помрешь, так и будет она дань трусости собирать… Это тебе потребно?
— А что делать? Бежать, что ли? В город идти и на улицах орать как победить окаянного ворога? — Микулка зло ударил кулаком в прибрежный песок. — Не побегу, не надейся! Други тоже знают, куда Змея бить! И самострел сварганят не хуже меня. Все, вылезай из ножен!
Он выхватил меч и стал на берегу в полный рост, ветер шумно трепыхал рукава рубахи, сиявшей пятном света в кромешной тьме, только клинок отражал багровые сполохи и казалось, что лужицы крови переливаются по отглаженному булату. Огромное чудище поворочалось в воздухе ниже по реке, развернулось и стало медленно надвигаться, словно упругая черная туча. Гонимый крыльями ветер зло ударил в грудь, но Микулка выстоял, словно врос в родную русскую землю, расставил руки, будто сам имел крылья, мог бы взлететь и сразиться со Змеем на равных. Подбородок гордо вскинулся, взгляд стал неумолимым и твердым как камень, а отточенная сталь заветного меча весело посвистывала в набегающем ветре.
— Микуууулаааа! — раздался из далека едва слышный голос. — Микулушка!
Голос смешался с дробным шлепаньем конских копыт по толстому слою грязи и паренек замер от ужаса. Он узнал его… Не здесь, не сейчас хотел бы он это услышать, но уж коль так случилось…
— Дива! Дивушка!!! — не своим голосом заорал он. — Назад, глупая! Назад!
Он не мог понять откуда она тут взялась, зачем появилась, но ее хрустальный голосок ни с чем нельзя было спутать, как и тяжелый галоп Ветерка.
— Назад, глупая! Назад!
Он не мог понять откуда она тут взялась, зачем появилась, но ее хрустальный голосок ни с чем нельзя было спутать, как и тяжелый галоп Ветерка.
Змей грузно развернулся в клубящемся небе и сразу узрел мчащуюся по степи всадницу, белое платье во власти ветра, волосы спрятаны от дождя под холщовым платком.
— Отвлеки его, не стой как дубина! — воскликнул Голос.
— Что?
— Заговори Змею зубы!
До Микулки с трудом дошло, но времени рассуждать уже не было, он заорал срывая голос, да так, что ветер пугливо затих:
— Эй, змеюка поганая! Эй!!! Я тут! Это я тебя воить пришел!
Он даже для верности помахал руками, отбросив в глазищи врага багряные отсветы стали. Змей повернул на еле слышный за ветром писк все двенадцать голов и изумленно замер на месте, тяжко махая могучими крыльями.
— Воить?! — рванул воздух оглушительный рык. — Ты ли, букашка, супротив меня вышел?
— Глаза раскрой! Вон они у тебя какие! Присел бы, побаяли б по людски!
— Не досуг мне с тобою баять! Скоро полдень пройдет. Отдай жертву, больше никого не трону! Так заведено.
— Хрен тебе без всякой соли, а не жертву! Почувствовал удар в грудь?
— Так это ты, козявка?! Откель силушку взял?
— Откель бы не взял, вся моя! А коль второй раз стрельну, да в крыло не промахнусь…
Змей не стал отвечать, шарахнул огнем из двенадцати пастей, хлестнул воздух взвитыми хоботами, но пламя еще не коснулось реки, а Микулка, щучкой нырнув в реку, уже ухватился за донную корягу и тяжелая вода зло придавила уши. Долго ждать паренек не стал, едва разбежались с поверхности кипящие буруны, едва желтый отсвет растворился в густой темноте, он выпрыгнул из воды как липовый чурбачок, в три гребка добрался до берега.
— Что, зверюга, — удерживая меч острием вниз, спросил молодой витязь. — Огонь накапливаешь? А как твои зубки на крепость?
Змей медленно, начал снижаться, злобно лязгая челюстями. Звук был такой, будто хлопают от лютого ветра окованные булатом ворота.
— Это ты зря! — буркнул Голос. — Кому он мешал в вышине?
Дива спрыгнула с коня у жертвенных столбов и кубарем скатилась вниз.
— Почему не стреляешь? — шевельнула она побледневшими губами.
— Да ты здесь откуда?!
— Говори!
— Что говорить? Тетива лопнула!
Девушка распахнула отворот платья и вытянула из-за пазухи длинный, черный как смоль витой шнур, даже одна петля на конце, а другую связать — на три выдоха! Микулка не веря в удачу схватил тетиву, даже на вид крепкую и блестящую, завязал петлю и натянул вываленный в мокром песке лук.