Среди людей было распространено поверье, что потеря амулета приносит несчастье. Некоторые из них действительно обладали подобными свойствами, но далеко не все. На самом деле люди просто привыкали к удобству пользования амулетами, поэтому их потеря воспринималась как несчастье. Кроме того, если амулет обеспечивал какое?то качество, человек не чувствовал необходимости развивать его у себя и с потерей амулета оказывался ущербным.
Сам Эрвин никогда не связал бы себя с амулетом. Он никогда не поставил бы себя в зависимость от кусочка камня, металла или кожи. Он предпочитал зависеть только от самого себя.
Он был уверен, что ношение амулетов — это для иждивенцев и безнадежных растяп.
— Хочешь узнать свое будущее, паренек? — раздался сзади приятный женский голос. Слова вонзились ему в спину, создавая безошибочное ощущение, что они обращены к нему.
Эрвин тревожно нахмурился — предсказание будущего считалось таким магическим действием, с которым нужно было обращаться очень осторожно. Не оглядываясь, он продолжил путь в надежде, что предсказательница отстанет.
— Хоть на год, хоть на пять лет, хоть на всю жизнь, — шла она за ним и перечисляла ему в спину. — У тебя есть девушка? Хочешь знать ее…
Эрвин резко повернулся назад.
— Ой…
Перед ним стояла женщина. Пожилая, примерно втрое старше его, но моложавая. Круглолицая, с миндалевидными карими глазами и темно?каштановыми с сильной проседью волосами, распущенными по плечам. Красная косынка, завязанная сзади на узел и проходящая низко над бровями, делала ее круглое лицо еще круглее. На ее груди поблескивало несколько рядов дешевых бус, с плеч сползала пестрая шаль, завязанная спереди узлом.
Она была одета не по возрасту ярко, но не это так удивило Эрвина — гуляя по рынку, он успел повидать и не такое. Больше всего его в ней поражало выражение лица, на котором отразилась такая растерянность, какую можно увидеть только у очень маленькой девочки, пойманной за кражей варенья из буфета.
— Простите… — пролепетала женщина. Растерянность в ее голосе довершала ее сходство с маленькой девочкой.
— Меньше всего я ожидала встретить здесь академика…
Неужели это было так заметно? Неужели поэтому все эти лжемаги и полумаги разбегались при его появлении, словно тараканы по щелям при виде зажженной свечки?
— Я больше не академик, — сказал Эрвин. — Меня отчислили за нарушение дисциплины.
Он усмехнулся про себя — интересно, как он будет рассказывать ей эту историю с блохами, если она задаст естественный вопрос, за какое нарушение его отчислили? В конце концов, он не обязан отвечать ей.
Но женщина ничего не спросила. Она на мгновение забыла об Эрвине, охваченная какой?то мыслью.
— За дисциплину? — повторила она про себя. — Неужели Неукротимый так постарел?
Эрвин не понял, кого она имеет в виду. Изумление схлынуло, и он вспомнил, что собирался ей сказать.
— Разве вам не известно, что предсказание будущего делает почти невозможным его изменение? — строго спросил он.
Карие миндалевидные глаза обратились на него.
— Известно, — сказала она, — но люди хотят знать будущее не для того, чтобы его менять. Они хотят его знать, чтобы обсуждать с соседями, хвалиться им или жаловаться на него. Кроме того, я никогда не предсказываю плохого. Когда я вижу что?то очень плохое, я лучше промолчу.
— Но есть же другие способы зарабатывать на жизнь. Почему именно этот?
— А почему ты маг?
— Я? — Эрвин задумался — действительно, почему? — Я маг потому, что я маг. — А что еще он мог ответить?
— Вот и я тоже. — Она вздохнула. — Но в академию берут только мужчин.
У него возникло странное чувство, что они ровесники — может быть, из?за этой детской растерянности, которая начинала исчезать с ее лица.
— Понимаю… — кивнул он. — А кто такой Неукротимый?
— Ты этого не знаешь? — Она печально покачала головой. — Неукротимый Зербинас — ваш ректор.
Действительно, ректора академии магов звали Зербинасом, но никто из учеников не обращался к нему по имени. В академии было принято называть его архимагистром. Эрвин кивком попрощался с предсказательницей и пошел дальше. Вокруг него кипела рыночная суета, но он был уже не здесь и не сейчас, захваченный воспоминаниями.
***
В тот день они с Дартом стояли в кабинете ректора — просторной угловой комнате главного корпуса с окнами на фасад и балконом на боковую сторону. Архимагистр сидел за своим столом, уставив взгляд в полированную поверхность, словно не замечая присутствия учеников.
— Вы унизили достоинство старого, уважаемого всеми человека, — сказал он столу. — Я еще мог бы понять это, если бы вам было, допустим, по десять лет. Но в этом году вы должны были оставить академию, чтобы работать самостоятельно.
Эрвину тогда сразу же не понравился этот оборот — «должны были».
— И не только работать, но и блюсти честь академии. Не могу себе представить, как могут блюсти ее честь люди, способные на такие поступки.
Он замолчал. Эрвин почувствовал, что нужно что?то сделать.
— А зачем этот Барус все время говорил про блох?! — запальчиво сказал он. — Уважаемые люди так не говорят. Он первый начал унижать наше достоинство.
— Барус — старый человек, это нужно понимать. Вы еще узнаете, что такое старость.