У меня снова ёкнуло сердце — неужели он думает, что мы все ещё вместе? Или знает о Ребекке и полагает, что Марк встречается с нами обеими?
К счастью, разговор вскоре снова вернулся к «Эйч-Эм-Эс Пайнафор», затем коснулся футбольных талантов Веллингтона, перескочил на папин гольф с дядей Джеффри, покрутился вокруг цветочных бордюров, затронул подъездную дорожку Билла, и наконец оказалось, что уже 15.45 и весь кошмар кончился.
Перед отъездом Элейн насильно втиснула мне в руку пару сигарет:
— Возьми, пригодится по дороге обратно. Надеюсь, скоро снова увидимся.
Это прозвучало ободряюще, но все же недостаточно, для того чтобы я могла устроить свою жизнь. Хочу снова встречаться с Марком, а отнюдь не с его родителями.
— Хорошо, дорогая! — воскликнула мама, выскакивая из кухни с пищевым контейнером в руках. — Где твоя сумка?
— Мам, — процедила я сквозь зубы, — мне не нужна еда.
— У тебя всё хорошо, дорогая?
— Насколько возможно, при данных обстоятельствах, — буркнула я.
Мама крепко обняла меня — приятно, но неожиданно.
— Понимаю, тебе тяжело. Но не переживай слишком сильно из-за Марка. Всё будет хорошо, я точно знаю.
И только я начала получать удовольствие, слушая непривычную, домашнюю маму, она воскликнула:
— Ну, ты понимаешь! Хакуна матата! Донт варри, би хэппи! Теперь: хочешь взять с собой что-нибудь вкусненькое? Как насчет бисквитов? Можно я без спроса положу в тот кармашек? О-о-о, знаешь что? У меня есть два стейка.
Почему мама считает, что еда лучше, чем любовь? Осталась бы на кухне ещё на минуту — меня бы точно стошнило.
— А где папа?
— О, наверняка в своём сарае.
— Где-где?
— В сарае. Сидит там часами, а когда выходит, от него пахнет…
— Чем?
— Ничем, дорогая. Езжай и, если хочешь, попрощайся с папой.
Веллингтон читал «Санди телеграф» на улице на скамейке.
— Спасибо. — Подошла к нему.
— Нет проблем, — отозвался он и добавил: — Она хорошая женщина. У неё сильный ум, доброе сердце, она увлечённая. Но, может быть…
— Приблизительно раз в четыреста больше, чем нужно, — иногда.
— Да-а… — засмеялся Веллингтон. О боже, надеюсь, он имел в виду увлечённость жизнью, ничего другого.
Подхожу к сараю — оттуда появляется папа с красным, каким-то помятым лицом; изнутри доносится музыка — играет его кассета (Нэт Кинг Коул).
— А-а-а, обратно в большой, просмогосмоленный Лондон? — Папа слегка споткнулся и опёрся рукой о стену сарая. — Слегка расстро-оена, малы-ышка? — нежно протянул он.
Я кивнула.
— Ты тоже?
Папа обхватил меня руками и сильно сжал, как часто делал, когда я была маленькая. Приятно, — мой папа.
— Как тебе удалось так долго оставаться женатым на маме? — прошептала я, гадая: что это? слабый сладкий запах виски?..
— С-свсем не так трудно, правда, малышка. — Он снова облокотился на стену сарая, замер и склонил голову набок, прислушиваясь к Нату Кингу Коулу. — «Важнее нет науки в жизни, — тихо подпел он, — чем как любить и быть любимым». Просто я надеюсь, что она всё ещё любит меня, а не Маугли.
— Наклонился и поцеловал меня.
* * *
5 марта, среда
128 фунтов (хорошо); порций алкоголя — 0 (отлично); сигарет — 5 (приятное, здоровое число); проехала мимо дома Марка Дарси — 2 раза (оч. хор.); искала номер Марка Дарси в телефонной книге, чтобы удостовериться, что он всё ещё существует, — 18 раз (оч. хор.); звонков по 1471 — 12 (лучше); звонков от Марка — 0 (трагедия).
8.30. Дома. Очень грустно; скучаю по Марку. Всё воскресенье и понедельник ничего о нём не слышала, а вчера вечером приехала с работы и нашла сообщение: уезжает в Нью-Йорк на несколько недель. «Так что, видимо, и в самом деле до свидания».
Изо всех сил стараюсь не падать духом. Обнаружила: если когда утром просыпаешься, немедленно, опередив первый приступ боли, поставить программу «Сегодня» на Радио-4 (пусть даже состоит из многочасовых мини-интервью с политиками, а они пытаются не отвечать ни «да» ни «нет» либо вообще не отвечать), — впрямь удается избежать попадания в сети циклических размышлений типа «вот если б только» и в ловушки воображаемых разговоров с Марком Дарси, которые только усугубляют уныние и неспособность выбраться из постели.
Надо сказать, Гордон Браун сегодня в программе был оч. хор. Умудрился осветить вопрос о европейской валюте без колебаний, пауз, вообще без каких-либо конкретных высказываний, — говорил всё время спокойно, бегло, заглушая Джона Хамфриса, который всё кричал: «Да или нет? Да или нет?» — как Лесли Кроузер. Так что… ну, могло быть, пожалуй, и хуже. Я так думаю.
Интересно, европейская валюта — это то же самое, что единая валюта? В некотором смысле я поддерживаю эту идею, потому что, видимо, у нас были бы другие монеты, наверно очень европейские и шикарные. А ещё это избавило бы от медяков, слишком тяжелых, и от 5 — и 20-пенсовых монет, слишком крошечных, чтобы производить приятное впечатление. Хмм… хотя надо сохранить однофунтовые монеты — они необыкновенны, похожи на соверены, и можно неожиданно обнаружить в кошельке 8 фунтов, когда считаешь, что деньги уже кончились. Но тогда придётся менять все автоматы и… Га-а-а, звонок в дверь! Может, Марк пришёл попрощаться?