23.00. А-а-а… только заснула — тут же снова проснулась от того, что кто-то сосал мою шею. Целое кольцо лесбиянок, они добрались до меня. Все начали меня целовать и щупать. Откупиться от них нечем — лифчик уже отдала, трусов на мне тоже нет. Позвать охрану — хуже здесь ничего не может быть. Пришлось поменять джинсы на отвратительный, старый саронг. А ещё, хотя я чувствовала, что меня насилуют, какая-то часть меня, сама того не желая, испытывала удовольствие просто от того, что до меня дотрагиваются. Га-а-а! Может, я лесбиянка? Нет, не думаю.
* * *
24 августа, воскресенье
Минут, потраченных на слезы, — 0 (ура!)
После сна чувствую себя бодрее. Надо бы поискать Фрао. Фрао — моя подруга: её перевели сюда одновременно со мной, и я одолжила ей свой лифчик. У неё нет груди, чтобы туда поместить, но он ей нравится: Фрао всё время ходит вокруг и повторяет: «Мадонна…» Не могу избавиться от мысли, что это корыстная любовь, но нищие не выбирают и приятно иметь подругу. Потом, не хочу попасть в ситуацию, похожую на ту, когда освободились бейрутские заложники и стало ясно, что никто не любит Терри Уайта.
Вот видите, при желании человек может привыкнуть к чему угодно.
Потом, не хочу попасть в ситуацию, похожую на ту, когда освободились бейрутские заложники и стало ясно, что никто не любит Терри Уайта.
Вот видите, при желании человек может привыкнуть к чему угодно. Не собираюсь сдаваться и впадать в хандру. Уверена — они там дома что-то делают. Шеззер и Джуд организуют газетные кампании, как в защиту Джона Маккарти; стоят перед палатой общин, а в руках — знамена с моим изображением и ещё размахивают факелами.
Что-то же и я могу сделать. Если моё освобождение зависит от поимки Джеда и выуживания из него признания — пусть они, чёрт возьми, прилагают побольше усилий к поимке и выуживанию.
14.00. Ура, стала вдруг самой популярной девушкой в камере! Тихонько разучивала с Фрао слова песен Мадонны — она помешана на Мадонне, — и тут вокруг нас стала собираться небольшая толпа. Кажется, меня посчитали какой-то богиней, поскольку я знала слова всех песен «Девственной коллекции». В результате по требованию народа пришлось мне исполнять песню «Как девственница», забравшись на кучу матрасов, в лифчике и саронге, будто держа в руке микрофон. Тут охранник истошно завопил. Оглянулась — помощник британского консула, его только что впустили в камеру.
— А-а, Чарли! — грациозно улыбнулась я, спрыгнула с матрасов и поспешила к нему, пытаясь по дороге натянуть саронг на лифчик и восстановить достоинство. — Как я рада, что вы пришли! Нам надо многое обсудить!
Чарли явно не знал куда деть глаза, но, кажется, склонялся в направлении лифчика. Принёс мне пакет из Британского посольства: вода, печенье, сандвичи, средство от насекомых, ручки, бумага и, что лучше всего, мыло. Чувства меня переполняли — лучший подарок во всей моей жизни.
— Спасибо, спасибо, не знаю, как вас и благодарить! — взволнованно восклицала я, еле сдерживаясь, чтобы не обхватить Чарли руками и не прижать к решётке.
— Нет проблем, стандартный набор. Принёс бы вам раньше, но эти бездельники в офисе постоянно таскают сандвичи.
— Понятно, — кивнула я. — Теперь, Чарли, — Джед. Непонимающий взгляд Чарлк.
— Вы помните о Джеде, — произнесла я по-родительски наставительным тоном. — Парень, который дал мне сумку. Нам очень важно его поймать. Хотела бы, чтоб вы записали побольше деталей про него. И ещё: пришлите ко мне кого-нибудь из отдела по наркотикам, пусть возглавит поиски.
— Так, — серьёзно, но с глубокой неуверенностью отреагировал Чарли. — Так.
— Теперь слушайте, — продолжала я, оборачиваясь Пегги Эшкрофт в последние дни Раджа, когда она собирается стукнуть его по голове зонтиком. — Если тайские власти так хотят показать пример борьбы с наркотиками, что сажают в тюрьму без суда и следствия невиновных европейцев, им придётся хотя бы проявить интерес к поимке наркокурьеров.
Чарли тяжело уставился на меня.
— Угу, так, так, — пробормотал он, сдвинув брови и сердечно кивая, — при этом взгляд его не осветился ни малейшей искоркой понимания.
После того как я объяснила свою мысль ещё несколько раз, Чарли неожиданно уловил суть.
— Угу, угу, понимаю, что вы хотите сказать. Угу, им надо искать парня, который вас сюда упрятал; иначе это выглядит так, будто они ничего не предпринимают.
— Верно! — просияла я, в восхищении от результатов своего труда.
— Так, так, — заключил Чарли, поднимаясь со стула; с лица его так и не сошло выражение крайней озабоченности. — Пойду прямо сейчас, заставлю их почесаться.
Смотрела, как он уходит, и поражалась: каким образом такое создание поднялось по служебной лестнице британской дипломатической службы? И вдруг меня осенило.
Смотрела, как он уходит, и поражалась: каким образом такое создание поднялось по служебной лестнице британской дипломатической службы? И вдруг меня осенило.
— Чарли! — окликнула я его.
— Угу, — отозвался он, наклонившись проверить, застегнута ли ширинка.
— Чем занимается ваш отец?
— Папа? — Лицо его посветлело. — О, работает в министерстве иностранных дел. Старикан что надо.