Через некоторое время они появились на склоне и заскользили вниз, Снежные Король и Королева — он в чёрном, она в белом. Настоящая пара из рекламной брошюры Шале: подразумевается, что — кроме восьми спусков, четырёхсот подъёмов и полупансиона — вас ожидает грандиозный секс, такой, которым эти двое как раз собираются заняться.
— Ох, как же я устала! — засмеялась Ребекка Марку в лицо, поднимая на лоб тёмные очки. — Слушайте, хотите поужинать сегодня с нами? Мы собираемся есть фондю на вершине горы, потом спустимся с фонариками… ой, прости, Бриджит, ты можешь спуститься на фуникулере.
— Нет! — резко оборвал её Марк. — Я пропустил День Святого Валентина, так что приглашаю Бриджит на ужин вечером в этот день.
В Ребекке хорошо то, что всегда есть какая-то доля секунды, когда она выдает себя обескураженным видом.
— Ладно-ладно, как хотите, желаю приятно провести время! — опомнилась она, сверкнула рекламной отбеленной улыбкой, опустила очки и покатила в сторону города, подняв за собой снежную пыль.
— Где ты её встретил? — спросила я. — Когда она предложила тебе поехать в Куршавель? Марк нахмурился.
— Она была в Нью-Йорке.
Ноги у меня подкосились, и я уронила палку. Марк рассмеялся, поднял её и крепко меня обнял.
— Не пугайся так. — И прижался щекой к моей щеке. — Кроме неё там была толпа народу, я и поговорил-то с ней всего минут десять. Не скрыл, что хочу сделать тебе что-нибудь приятное, потому что пропустил День Святого Валентина, и она предложила пригласить тебя сюда.
Я издала тихий, неопределённый звук.
— Бриджит, — сказал Марк, — я люблю тебя.
* * *
16 февраля, воскресенье
Вес — не волнует (да и взвеситься негде); количество повторений в воображении той возвышенной минуты, когда были произнесены слова Любви, — непомерное, бесконечное, как чёрная дыра.
Я так счастлива! На Ребекку совсем не сержусь — великодушна и всё прощаю. Она необычайно милая, кичливая и тупая саранча-корова. Мы с Марком чудесно, весело поужинали, оч. много смеялись да рассказывали, как мы друг по другу скучали. Преподнесла ему подарок — маленький брелок и трусы, всё с эмблемой «Ньюкасл юнайтид», — он был очень, очень рад. А он подарил мне красную шёлковую ночную рубашку, которая оказалась чуточку узковатой, но он, кажется, совсем не расстроился, скорее, наоборот, если уж совсем честно.
Потом Марк поведал мне про всё, что случилось с ним в Нью-Йорке, а я высказала все свои мнения на этот счет, — охарактеризовал их как очень убедительные и «уникальные».
* * *
17 февраля, понедельник
132 фунта (га-а-а, га-а-а, проклятый горячий шоколад!); порций алкоголя — 4 (но включая самолет, так что оч. хор.); сигарет — 12; ошеломляющих нео-колониалистских действий, совершенных мамой, — 1, крупное.
Мини-брейк получился фантастический, если не считать Ребекки, но сегодня утром в Хитроу я испытала легкий шок. Стоим мы в зале ожидания и ищем вывеску такси — вдруг раздаётся голос:
— Дорогая! Не стоило тебе приезжать встречать меня, глупышка! Там, снаружи, нас ждут Джеффри и папа! Мы зашли только купить папе подарок. Иди познакомься с Веллингтоном!
Мама — вся покрытая ярко-оранжевым загаром. Волосы заплетены в косички с бусинками на концах, как у Бо Дерека; объемный оранжевый батик, как у Винни Манделы.
— Знаю, ты наверняка подумала, что он из племени масаи, а он из племени кикуйу! Кикуйу — вообрази!
Проследила за её взглядом в сторону галантерейного магазинчика: у прилавка, с раскрытым кошельком, стоит Юна Олконбери, тоже вся оранжевая, в батике длиной до пола (но в обычных своих очках, с толстыми стеклами) и с зелёной кожаной сумочкой, украшенной внушительной золотой застёжкой. Юна восхищенно взирает на громадного чёрного юношу в ярко-синем клетчатом балахоне — мочки свисают чуть не до плеч, в одной болтается кассета из-под фотопленки.
— Хакуна матата! Донт варри, би хэппи! Суахили. Правда же, потрясающе? Мы с Юной великолепно отдохнули, а Веллингтон приехал к нам! Привет, Марк! — Мама бегло отметила его присутствие. — Идем, дорогая! Почему ты не скажешь Веллингтону «джамбо»!
— Тише, мам, тише! — прошипела я не разжимая губ и нервно оглядываясь. — Ты не можешь приглашать жить к себе африканского дикаря. Это неоколониализм, и папа только что отошёл после Хулио.
— Веллингтон не дикарь! — возразила мама, гордо выпрямляясь. — Ну, во всяком случае, дорогая, — не настоящий дикарь! В смысле — живёт в хижине из навоза. Но он загорелся ехать! Совершить кругосветное путешествие, как мы с Юной!
По дороге домой, в такси, Марк был довольно неразговорчив. Как бы мне хотелось, чтобы у меня была нормальная, пухлая, седая мама, как у других, которая просто пекла бы вкусные пирожки!
Так, надо позвонить папе.
21.00. Папа впал в максимально подавленное среднеанглийское состояние духа, и голос у него опять…
— Как дела? — осторожно поинтересовалась я, как только наконец отвязалась от возбуждённой мамы.
— О, прекрасно, прекрасно, знаешь. В саду зулусские воины. У примул ростки. Как ты, всё в порядке?
О боже, хватит ли у него сил снова пережить это безумие… Сказала, пусть звонит мне в любое время; но это так тяжело — ведь он всё старается держаться молодцом.