1 ) Одиночество, усталость, страх, печаль, смущение и крайнюю сексуальную непригодность.
2) Ощущение собственного безобразия — волосы торчат разнообразными рожками и фигурками, а лицо опухло от усталости.
3) Растерянность и грусть, так как не имею понятия, нравлюсь ли я всё ещё Марку или нет, и боюсь спросить.
4) Огромную любовь к Марку.
4) Огромную любовь к Марку.
5) Усталость от сна в одиночестве и попыток решать все проблемы самостоятельно.
6) Тревогу от ужасающей мысли, что у меня не было секса вот уже пятнадцать миллионов сто двадцать тысяч секунд.
Итак, если суммировать, что я есть на самом деле, получится одинокое, безобразное, грустное существо, мечтающее о сексе. Ммм, — привлекательно, интригующе. Ох, чёрт возьми, не знаю, что делать. Выпить, что ли, стакан вина. Пожалуй, спущусь вниз. Ну не вина, так чаю. Разве что есть открытая бутылка — просто это поможет мне заснуть.
8.00. Поковыляла по лестнице на кухню. Свет включить не удалось — попробуй найди эти выключатели особого дизайна. Проходила мимо двери Марка со слабой надеждой — вот он проснётся; не проснулся. Снова стала спускаться на ощупь — и вдруг застыла на месте: передо мной выросла громадная человеческая тень, она приближалась ко мне. Поняла, что это мужчина — огромный мужчина, — и завизжала. Тут же сообразила — это Марк, неодетый, и тоже кричит, причём гораздо громче меня, в полном, безграничном ужасе… Так кричат в полусне, когда чудится — вы наткнулись на что-то самое кошмарное в своей жизни.
Прекрасно, так вот что получается, когда он видит меня с всклокоченными волосами, без макияжа…
— Это я, — сообщила я, — Бриджит.
На секунду мне показалось — сейчас Марк закричит ещё громче, но он опустился на ступеньку, не в состоянии унять дрожь.
— Ох!.. — Он пытался глубоко вздохнуть. — Ох, ох…
Марк сидел на лестнице с таким беззащитным, потерянным видом, что я не удержалась, села радом, обняла его и притянула к себе.
— О боже! — прошептал он, зарываясь лицом в мою пижаму. — Какой же я идиот…
Мне вдруг стало смешно, то есть ведь это действительно смешно — испугаться до смерти собственной бывшей подруги.
Марк тоже смеялся.
— Господи, не очень-то по-мужски пугаться по ночам. Подумал — это убийца.
Погладила его по голове, поцеловала в маленькую лысинку, где стёрлась шёрстка. А потом рассказала ему всё, что чувствовала, — что на самом деле чувствовала. И произошло чудо: когда я закончила, он признался, что чувствует абсолютно то же самое.
Взявшись за руки, как дети, мы спустились в кухню и с огромными трудностями разыскали за неприступными стальными стенками сок и молоко.
— Понимаешь, как получилось, — объяснял Марк, пока мы жались у духовки, грея руки о чашки, — когда ты не ответила на мою записку, я и подумал, — значит, вот так, и не хотел, чтобы ты решила, будто я как-то навязываюсь. Я…
— Постой, постой! — перебила я. — Какую записку?
— Которую я передал тебе на поэтических чтениях, перед тем как уйти.
— Но это просто стихотворение Киплинга.
Невероятно! Оказывается, когда Марк опрокинул голубого дельфина, он писал не завещание, а записку для меня.
— Мама мне сказала, единственный выход — честно признаться в своих чувствах, — объяснил Марк.
Старейшины племени, ура! В записке говорилось, что он всё ещё меня любит, с Ребеккой не встречается и, если я чувствую то же самое, он ждёт моего звонка вечером; в противном случае он больше не будет меня беспокоить и останется моим другом.
— Так почему тогда ты ушёл от меня к ней? — спросила я.
— Я не уходил! Это ты от меня ушла! А я, чёрт возьми, даже не представлял себе, что, оказывается, встречаюсь с Ребеккой, пока не приехал на загородную вечеринку и не попал с ней в одну комнату.
— Но… ты когда-нибудь спал с ней?
Я испытала неимоверное облегчение — так Марк не настолько бессердечен, чтобы надеть мой подарок, трусы «Ньюкасл юнайтед», перед запланированным заранее сексом с Ребеккой.
— Ну, — он опустил глаза и усмехнулся, — в ту ночь.
— Что-о?! — взорвалась я.
— Ведь все мы люди. Я был гостем. Это… вопрос вежливости.
Сделала попытку побить его по голове.
— Как говорит Шеззер, эти желания обуревают мужчин постоянно. — Он увёртывался от ударов. — Она всё время приглашала меня — то на обеды, то на детские праздники с зоопарками, то куда-нибудь в отпуск…
— Ну да, а тебе она совсем не нравилась!
— Ну, она очень привлекательная девушка, странно, если бы… — Марк уже не смеялся; он взял меня за руки и привлёк к себе. — Каждый раз, — отчётливо прошептал он, — каждый раз я надеялся, что ты там будешь. И в ту ночь в Глостершире знал — ты всего в пятидесяти футах.
— В двухстах ярдах, в пристройке для слуг.
— В точности где тебе место — там я и намерен держать тебя до конца твоих дней.
По счастью, Марк всё ещё крепко меня обнимал и я больше не могла его побить. Потом сказал, что дом без меня слишком большой, и холодный, и пустой. Ему и правда гораздо больше нравилось у меня — так уютно. И он любит меня, — точно не знает почему, но без меня ему ничто не доставляет радости. А потом… боже, каменный пол такой холодный…
Когда мы поднялись в спальню Марка, я заметила рядом с его кроватью маленькую стопку книг.