И вот в тот самый момент, когда Джайлз обреченно отбросил потухший факел, приходя к выводу, что туннель не имеет выхода, а сам он обречен провести в нем остаток жизни, впереди неожиданно замаячил тусклый серый свет. Мысленно благодаря бога Шарро, вскрикивая от радости, обдирая локти и колени, юноша сломя голову ломанулся к вожделенному свету и, загнанно хрипя, кулем вывалился на площадку, обрывисто нависающую над утопающей в тумане долиной. Немного передохнув, Джайлз перекусил остатками мяса, запив немудреную трапезу глотком воды, скопившейся в расщелине между камнями.
Наклонившись, он обнаружил импровизированные ступени, сложенные из грубо обтесанных валунов и ведущие прямиком в долину.
Немного передохнув, Джайлз перекусил остатками мяса, запив немудреную трапезу глотком воды, скопившейся в расщелине между камнями.
Наклонившись, он обнаружил импровизированные ступени, сложенные из грубо обтесанных валунов и ведущие прямиком в долину. Грохоча подошвами и выбивая искры, возникающие от резкого соприкосновения укрепленных на каблуках подковок и мелкого гравия, усыпающего примитивную лестницу, чародей довольно быстро спустился в долину, по колено погрузившись в укутывающий ее туман. Все вокруг буквально пропиталось магией, причем магией совершенно иного свойства, чем та, которой владели человеческие чародеи. Обладая темной и враждебной природой, она несла на себе признаки глубокой старости, значительно ослабившей ее воздействие, но еще не искоренившей ее полностью. И даже этих жалких остатков стало достаточно для того, чтобы его звезда потускнела и как бы заснула, а сам Джайлз начал воспринимать себя слепым и беззащитным котенком, беспощадно брошенным в ведро с водой. Он барахтался, барахтался — не тонул окончательно, но и никак не мог выплыть на поверхность этого вязкого марева, облепившего его, словно кисель, связавшего по рукам и ногам.
Он медленно пробирался дальше, натужно переставляя жутко отяжелевшие ноги, а каждый шаг давался ему с неимоверным трудом, заставляя ежесекундно постанывать и вздрагивать. Сапоги вязли в мягкой серой траве, мерзкой и безликой, будто погребальный покров. Ему беспрестанно мерещились чьи-то звучащие в отдалении голоса: хохочущие, всхлипывающие и перебивающие друг друга. Он понимал, что они уговаривают его остаться. Соблазняют, запугивают, убеждают, повелевают. И словно несмолкающий припев, над долиной плывут одни и те же страшные слова: «Ты отсюда не выйдешь!» Но однако это оказалось еще не все, ибо чуть левее нежданно обозначилось присутствие чего-то совсем ужасного, сонного и липкого, ассоциирующегося в его воспаленном воображении с разверстой могилой, где клубилось нечто неизбывное, совершенно не поддающееся осмыслению…
Джайлз загнанно дернулся, приказывая себе не останавливаться. Он понимал, что если остановится и замрет, — это смерть. Голоса настигнут, выпьют душу и пожрут плоть, утянув ее под слой могильного дерна. И он уже почти справился с их чарами, он уже бежал, с ликующим чмоканьем наступая на болотные кочки, как вдруг среди этой однообразной серости он различил нечто яркое, схожее с лучом Сола или с полосой раскаленного металла. Он замедлил бег, вытянул шею, вгляделся пристальнее и охнул от восторга…
Криво воткнувшись между камнями, из почвы Серой долины торчал меч сказочной красоты, выкованный из красной стали и сияющий крупными рубинами, венчающими массивную рукоятку. И по какому-то наитию, по какому-то прозрению Джайлз сразу понял, чем может, а точнее, чем должен быть этот невероятный по красоте клинок. Да-да, именно им, одним из двух легендарных мечей давно погибшего короля Арцисса! Чародей широко распахнул изумленные глаза и жадно потянулся за легендарным оружием, которое безуспешно искали все поколения человеческих магов Звездной башни. Его искали все, а нашел — он! Но в тот же самый миг земля под ногами просела, Джайлз беспомощно вскрикнул и полетел куда-то вниз. А затем он испытал сильный удар, боль разлилась по телу, в глазах потемнело, и его сознание померкло…
Я пробудилась на рассвете, продрогшая и невыспавшаяся. Все ночь мне грезился Джайлз, сначала ползущий по какому-то узкому проходу, причем ругающий меня на все корки, затем бредущий по щиколотку в сером киселе, а потом — падающий в пропасть. В этот трагический момент я и проснулась… На душе было муторно, в голове — тяжело, а во рту — кисло. Тягуче ныло в груди. Будто я накануне перебрала хорошо выдержанного вина, что на самом деле ничуть не соответствовало действительности. Я понимала, что мое состояние вызвано беспокойством. Но отнюдь не за себя, а за него — далекого, безмерно дорогого мне друга.
Я понимала, что мое состояние вызвано беспокойством. Но отнюдь не за себя, а за него — далекого, безмерно дорогого мне друга. Хотя, пожалуй, за себя мне тоже стоило бы волноваться…
— Плохо, да? — Ребекка сочувственно заглянула мне в глаза. — А может, ну ее, эту Пустошь? — Она торопливо прикусила губу, осознав, что ляпнула глупость.
— Не «ну»… — Я упрямо помотала всклокоченной нечесаной гривой волос и потянулась за одним из деревянных кубков из скарба степняков, разложенного на кошме возле потухшего костра: — Воды налей, пожалуйста…