С мирным бытом суждено расстаться,
Вновь зовет дорога в никуда,
Путь мой, что едва успел начаться,
Серпантином вьется сквозь года.
Лишена отеческого крова,
Нежностью людской обделена,
В мыслях зачастую я сурова,
Как взрастившая меня война.
Мой приют — пещеры и овраги,
Мой удел — скитания и грусть,
Верность — это тоже часть отваги.
Клятвы все я помню наизусть.
Не ропщу, хоть плачу я порою,
Оттого, что духом я слаба,
Небо вместо крыш над головою —
В этом навсегда моя судьба.
Я сама такой искала доли —
Моря блеск, величие степи,
Что же мне теперь поделать, коли
С участью иной не по пути?
Верные попутчики в дорогу,
Ночи, дни, весна или зима,
Знаю, не о том молилась богу,
Эту жизнь я выбрала сама.
И чего бы в жизни ни случилось,
Мне назад уже не повернуть,
Сердце, что в груди не зря забилось,
Приведет меня куда-нибудь…
— Ну и что мы станем делать дальше?
Заданный Ребеккой вопрос вывел меня из забытья. Я подняла глаза на высокорослых друзей, стоящих передо мной, а затем с любопытством всмотрелась в степь, широко раскинувшуюся за их спинами.
— Не знаю, — честно призналась я, с трудом подавляя так и просящуюся на губы улыбку. — Но давайте спросим об этом кое-кого другого, более осведомленного…
— Кого же? — удивился Беонир. — Бога Шарро? Неназываемых?
— Кочевников-степняков! — предложила я.
— Скажешь тоже, выдумщица! — скептически фыркнула воительница. — Да где же мы их сыщем, тех кочевников, если их лет сто уже никто не видел!
— Обернись, и увидишь сама, — вслух рассмеялась я, уже не сдерживая переполняющих меня эмоций.
Не смея поверить собственным ушам, Ребекка и Беонир стремительно повернулись на каблуках…
На первый взгляд приближающееся к нам пятно серой мари можно было принять за колебания горячего воздуха или за лениво клубящееся облако пыли, но постепенно оно приобрело четкие очертания, преобразившись в странную процессию, состоящую из нескольких всадников.
Скачущую к нам делегацию возглавлял жилистый коренастый мужчина, горделиво восседающий на тонконогом вороном скакуне, идущем размеренной иноходью. Богатое одеяние человека, вычурный головной убор, а также ковер вместо чепрака под седлом его коня красноречиво свидетельствовали о высоком социальном положении всадника. За кушак из дорогой ткани золотистого цвета заткнута кривая сабля, из-под круглой шапки падают на плечи седые кудри, а глаза всадника смотрят цепко и немного враждебно. Смотрят только на меня одну… За прекрасным конем следовала цепочка из шести голенастых, невозмутимо пережевывающих жвачку верблюдов, управляемых почтенными, до самых глаз закутанными в бурнусы [3] старцами.
При виде этого кортежа Беонир шаловливо пихнул воительницу локтем в бок, намекая, мол, посмотри, как ты ошиблась, кочевники ездят не только на ишаках и собаках!
— Ничего себе! — только и смогла выдавить ошеломленная Ребекка. — И зачем они пожаловали?
— Не волнуйся, сейчас мы все узнаем, — спокойно заверила ее я и отвесила вежливый поклон достигшему нас и уже спешивающемуся всаднику.
— Приветствую вас, о благородные путники! — Мужчина степенно поклонился, ладонями оглаживая свою черную, спускающуюся на грудь бороду. — Меня зовут Самир аль-Фарух, я ношу титул шейха всех кочевых племен. Откройте мне, какая надобность привела вас в наши края?
— Приветствуем тебя, почтенный шейх Самир! — Я на всякий случай еще раз в точности повторила его поклон, вот только поглаживание бороды, к сожалению, воспроизвести не могла. — Я Йохана, а это мои друзья, Ребекка и Беонир. Мы просим разрешения пройти через вашу территорию, ибо намереваемся пересечь Пустошь.
— Вот как! — Голос шейха остался безупречно невозмутимым, но при этом он сильно дернул себя за бороду, словно ставил на место изумленно отвисшую нижнюю челюсть и потрясенно выкатившиеся глаза. — Но зачем?
— А что в этом такого? — заносчиво осведомилась драчливая Ребекка, выразительно поглаживая рукояти своих клинков. — Или прогулки по пустыне запрещены?
— Отчего же запрещены, почтенная ханум!? [4] — умильно всплеснул руками Самир. — Конечно нет! Но учтите, такое путешествие не отнесешь к числу приятных. В это время года воздух пустыни очень горяч, источники в оазисах пересыхают, а со стороны развалин древнего города дует смертоносный хамсин [5] …
— Уважаемый шейх, оставьте эти пустые отговорки! — мягко попросила я. — Нас не запугать.
— Просто наши земли уже давно не посещали паломники, — вздохнув, откровенно сознался кочевник.
— Ну вот и радуйтесь — посетили! — ехидно встрял Беонир.
— Радуемся, радуемся! — расплылся в широкой улыбке шейх. — Но имейте в виду, для того чтобы пройти в Пустошь, вам придется совершить один малозначительный ритуал, — вкрадчиво добавил он.
— Какой? — насторожилась я, заподозрив подвох.
— Наша владычица Банрах поручила моему народу охранять рубежи пустыни, пропуская в глубь Пустоши лишь того, кто сумеет доказать свою избранность, пройдя особый ритуал, называемый «Поцелуй Нага»! — важно провозгласил Самир, не скрывая злорадного торжества, так и плещущегося в его узких глазах.
«Поцелуй Нага»… Я задумалась, внимательно рассматривая шейха и вспоминая рассказ Беонира. Наг — легендарный предводитель лиднейских змей! Неужели тот самый? Но как же такое возможно, ведь прошло столько времени! Однако наперекор моим сомнениям самодовольный облик Самира красноречиво подтверждал: это — возможно! Лицо у шейха смуглое и скуластое, волосы черные не как вороново крыло, а будто смола — на свету в них проглядывает легкая рыжина.
Крючковатый нос и серые глаза дикой птицы. Нет, такой определенно не соврет.
— А кому-нибудь уже удавалось благополучно пройти через это испытание? — со слабой надеждой спросила я.