— Если мне будет позволено выразить мое мнение, — сказала Бальведа, сцепив перед собой руки и глядя на мутатора, — то я поддержу Йелсон.
Хорза смерил агента Культуры взглядом, полным недовольного недоумения.
— Нет, тебе не позволено выражать своего мнения, — сказал он ей. — Ты вообще на чьей стороне, Перостек?
— Ах, Хорза, — усмехнулась Бальведа, скрестив руки, — после всего, что произошло, я почти что чувствую себя членом команды.
На консоли приблизительно в полуметре от чуть покачивающейся медленно остывающей головы полукапитана Квайанорла Джидборукса Стогрле III быстро-быстро замигал огонек. Одновременно в кабине зазвучал высокий воющий звук, распространившийся на весь первый вагон и переданный на несколько других пультов управления в мчащемся поезде. Квайанорл, чье тело было надежно вдавлено в кресло инерцией поезда, ревущего на длинной кривой, расслышал бы этот звук, будь он жив. Что же касается гуманоидов, то лишь немногие из них различали звуки такой частоты.
Унаха-Клосп решил не отключаться от связи с внешним миром и снова открыл каналы коммуникатора. Однако никто к нему не обращался. Он начал перерезать кабели, ведущие в проход, остро заточенным силовым полем — один за другим. Нет смысла беспокоиться о каких-то повреждениях систем после всего, что случилось с поездом на станции шесть, — сказал себе автономник. Если он повредит что-нибудь жизненно важное для нормального хода поезда, то Хорза наверняка скоро закричит благим матом. А отремонтировать кабели не составит большого труда.
Сквозняк?
Ксоксарле подумал, что ему это мерещится, потом — что после подачи питания включился какой-то вентилятор. Не исключено, что нагревание осветительных приборов на станции вызывало потребность в вентиляции.
Но сквозняк усиливался. Медленно, почти неощутимо медленно устойчивый поток набирал силу. Ксоксарле ломал голову — что бы это могло быть? Не поезд; конечно, это не поезд.
Он прислушался, но ничего не услышал, потом посмотрел на старика и обнаружил, что тот тоже смотрит на него. Неужели он заметил?
— Ну что, кончились все сражения и победы — больше не о чем рассказывать? — усталым голосом сказал Авигер.
Он оглядел идиранина с ног до головы. Ксоксарле рассмеялся — чуть громче, чем следовало бы, даже нервно, и Авигер непременно заметил бы это, будь он достаточно хорошо знаком с идиранскими жестами и интонациями.
— Ничуть! — сказал Ксоксарле. — Я как раз думал…
И он пустился в еще один рассказ о поверженных врагах. Эту историю он рассказывал своей семье, в корабельных столовых, в салонах штурмовых шаттлов, он мог бы рассказать ее во сне. Он слышал свой голос, разносящийся по ярко освещенной станции, косился на старика, поглощенного разглядыванием своего ружья, а сам думал совсем о другом — пытался сообразить, что же происходит. Он по-прежнему старался ослабить провод на своей руке — что бы ни случилось, было важно, чтобы он мог не только шевелить пальцами. Сквозняк усиливался, но никаких звуков, объясняющих его происхождение, идиранин не слышал. С опоры над его головой непрерывно сдувало пыль, слетавшую тонкой струйкой.
Скорее всего, это поезд. Может быть, где-то был оставлен включенный локомотив? Невозможно…
Квайанорл! Неужели мы установили органы управления на?… Но они не пытались заставить поезд ехать. Они только выясняли назначение различных органов управления и проверяли, включаются те или нет. Ничего другого они и не думали делать — не было ни смысла, ни времени.
Наверно, это сам Квайанорл. Он сделал это. Наверно, он все еще жив. Он запустил поезд.
На мгновение (при этом отчаянно растягивая провода, связывавшие его руки, и не сводя глаз со старика) Ксоксарле представил своего товарища на станции шесть, но затем вспомнил, что тот был сильно ранен. Тогда Ксоксарле, лежавший на въездном пандусе, думал, что его товарищ, может быть, еще жив, но потом мутатор сказал старику — все тому же Авигеру — пойти и выстрелить Квайанорлу в голову.
Тогда Ксоксарле, лежавший на въездном пандусе, думал, что его товарищ, может быть, еще жив, но потом мутатор сказал старику — все тому же Авигеру — пойти и выстрелить Квайанорлу в голову. Это должно было убить Квайанорла, но, судя по всему, не убило.
«Ты плохо сделал свое дело, старик!» — возбужденно думал Ксоксарле, чувствуя, как легкий сквозняк переходит в ветерок. Потом до него издали донесся высокий, едва слышный звук, приглушенный из-за большого расстояния и исходивший от поезда. Сигнал тревоги.
Рука Ксоксарле, удерживаемая последним проводом чуть выше локтя, была почти свободна. Он сделал движение плечами, и провод переместился с предплечья на плечо.
— Старик, Авигер, друг мой, — сказал он. Авигер, услышав, что Ксоксарле прервал свой рассказ, быстро поднял взгляд.
— Что?
— Может, тебе это покажется глупым, и я не упрекну тебя, если ты откажешься из боязни, но у меня адское жжение в правом глазу. Почеши мне его. Я понимаю, это звучит глупо — воин, которого до смерти мучит соринка в глазу, но в последние десять минут это сводит меня с ума. Почеши мне, пожалуйста, глаз. Если хочешь, сделай это стволом ружья. Я буду очень осторожен, не поведу ни одной мышцей, не сделаю ничего угрожающего, если ты почешешь мне глаз стволом. Или чем угодно. Сделай это, пожалуйста. Клянусь тебе честью воина, что я говорю правду.