— То есть вы хотите сказать, решать будете вы… — начал было автономник.
— А если ты не вернешься? — сказал Авигер.
Автономник издал какое-то шипение, но быстро замолчал. Хорза посмотрел на старика: в скафандре он казался совсем игрушечным.
— Я вернусь, Авигер, — сказал он.
— Я вернусь, Авигер, — сказал он. — Не сомневаюсь, все на базе живы-здоровы. Я попрошу их приготовить нам чего-нибудь вкусненького. — Он улыбнулся, хотя и знал, что его слова звучат не очень убедительно. — Ну а в том маловероятном случае, если что-то окажется не так, я сразу же вернусь.
— Этот корабль — наш единственный способ выбраться с планеты. Не забывай об этом, Хорза, — сказал Авигер.
Его глаза смотрели испуганно, и Доролоу прикоснулась к рукаву его скафандра:
— Верь в Бога, — сказала Доролоу. — Ничего с нами не случится. — Она посмотрела на Хорзу: — Правда, Хорза?
Хорза кивнул.
— Все будет в порядке. Никуда мы не денемся. — Он развернулся и пошел назад в пилотскую кабину.
Они стояли в высоком горном снегу и смотрели на летнее солнце, которое садилось в собственные красные моря из воздуха и туч. Холодный ветер играл ее волосами — каштановое на белом, — и она автоматически подняла руку, чтобы откинуть их назад. Затем она повернулась к нему, наклонила голову и прижалась щекой к его ладони. На ее лице появилась едва заметная улыбка.
— Вот тебе и весь летний день, — сказала она.
День был ясный, но температура не поднималась выше точки замерзания, и все же они смогли снять перчатки и скинуть с головы капюшоны. Ее затылок грелся о его ладонь, роскошные, тяжелые волосы ниспадали на его руку; она посмотрела на него, и он снова поразился ее коже — белой, как снег, белой, как кость.
— Опять у тебя этот вид, — тихо сказала она.
— Какой? — настороженно спросил он, хотя и знал ответ.
— Отчужденный, — сказала она, беря его руку и поднося к своим губам, потом поцеловала его пальцы, словно то были маленькие, беззащитные зверьки.
— Ну, это ты так говоришь.
Она повернулась в сторону лилово-красного шара, заходящего за далекие хребты.
— Это то, что я вижу, — сказала она ему. — Я неплохо разбираюсь в твоей мимике. Знаю все выражения твоего лица, знаю, что за ними скрывается.
Он почувствовал прилив злости на себя — оттого, что у него все написано на лице, но при этом понимал, что она права, по крайней мере частично. Она не знала о нем только то, чего не знал и он сам (но, значит, говорил он себе, довольно много). Может быть, она знала его лучше, чем он сам.
— Я не отвечаю за выражения своего лица, — сказал он секунду спустя, стараясь свести все к шутке. — Знаешь, они иногда и меня самого удивляют.
— И что же ты с этим делаешь? — спросила она; закат придавал ее тонкому, бледному лицу несвойственные ему оттенки. — Ты будешь удивлен, когда улетишь отсюда?
— Почему ты всегда думаешь, что я улечу? — раздраженно сказал он, засовывая руки в теплые карманы куртки и глядя на полусферу исчезающей звезды. — Я тебе все время говорю, что я здесь счастлив.
— Да, — сказал она. — Ты мне все время это говоришь.
— Зачем мне отсюда улетать?
Она пожала плечами, взяла его под руку и положила голову ему на плечо.
— Яркие огни, огромные толпы, интересные времена. Другие люди.
— Я счастлив здесь, с тобой, — сказал он и обнял ее за плечи. Даже в объемистой клетчатой куртке она казалась тоненькой, почти хрупкой.
Она помолчала, потом сказала совсем другим тоном:
— И ты тоже будешь счастлив здесь. — Посмотрев ему в глаза, она улыбнулась. — А теперь поцелуй меня.
Он поцеловал ее, обнял. Глядя через ее плечо, он увидел что-то маленькое и красное, двигавшееся по примятому снегу у ее ног.
— Смотри, — сказал он, разжимая объятия и нагибаясь.
Она присела рядом с ним. Оба принялись рассматривать крохотное, похожее на палочку насекомое, которое медленно и неустанно ползло по снегу — еще одно живое, двигающееся существо на пустом лике этого мира.
— Я таких еще не видел, — сказал он. Она покачала головой и улыбнулась.
— Ты просто не обращаешь внимания, — пропела она. Он протянул руку, подобрал насекомое и посадил его себе на ладонь — она не успела его остановить.
— Ах, Хорза… — сказала она, дыхание у нее перехватило, на лице нарисовалось отчаяние.
Он посмотрел на нее непонимающим взглядом — ее лицо было таким огорченным, — а крохотное существо тем временем умерло от тепла его руки.
«Турбулентность чистого воздуха» опускалась на планету, кружа над слоями ее холодно-яркой атмосферы, переходя из дня в ночь, из ночи в день, снова и снова пересекая в своем спиральном движении тропики и экватор.
Постепенно они входили в атмосферу — ионы и газы, озон и воздух. «ТЧВ» вонзалась в тонкую оболочку планеты, рыча огненными соплами, сверкая, как большой, неуклонно двигающийся метеорит на ночном небе, потом корабль пересек линию разделения дня и ночи, понесся над морями серо-стального цвета, столовыми айсбергами, ледяными полями и шельфами, замерзшими берегами, ледниками, горными хребтами, вечномерзлой тундрой, мешаниной паковых льдов. Когда корабль уже приземлялся, огненными столбами вниз, под ним снова была суша. Суша тысячекилометрового полуострова, вдающегося в замерзшее море: словно чудовищно большую сломанную конечность уложили в гипс.