— Остановитесь, господин доктор! — услышал Ланкастер.
— Уже стоим, — спокойно ответил он. — Что у тебя стряслось?
Парень застыл на всем скаку и несколько секунд переваривал ощущения от работы транслинга.
— Чего стоишь? — приободрил его Ланкастер. — Не пугайся, мы не кусаемся.
— Я… это…
Неряшливо стриженый наголо — по всему черепу там и сям торчали редкие пятна коротких серых волос, тощий и немного сгорбленный юноша осторожно приблизился к машине и замер в метре от Виктора.
— Так что у тебя? — терпеливо спросил гренадер.
— Да я… вот, — парень выпростал из широкого рукава своего балахона правую руку, замотанную выше запястья белой тряпкой. — Вчера дрова пилили с матушкой, и пила… ну, вот, дернулась, в общем.
— Понятно. Иди сюда.
Парень приблизился и протянул руку Ланкастеру. Виктор начал осторожно разматывать тряпицу и остановился — ткань присохла к ране, вокруг которой уже расползался красный очаг воспаления.
— Ты рану-то хоть промывал? — мрачно спросил он, снимая с пояса индивидуальную офицерскую аптечку.
— Водой, матушка промыла, — взлохнул его пациент. — Вина нет у нас, мы бедные…
— Богатых я тут что-то не видел… стой, не дергайся, больно не будет!
— Виктор, что там у него? — забеспокоился из машины Огоновский.
— Тут царапина, я с такой херней сам справлюсь, — отозвался Ланкастер.
Он прошелся по присохшей тряпице струей из небольшого баллона и тотчас же сорвал повязку прочь.
Рана оказалось глубже, чем он думал, очевидно, пила проехала по руке с размаху.
— Стой не дергайся, — приказал он юноше, доставая пластырь.
Юноша послушно закивал головой: смесь из баллона продезинфицировала рану и одновременно убрала боль. Теперь нужно было залить все регенерирующим составом и заклеить квазиживым биопластырем, плотно стягивающим края раны вместо скобок.
— Пластырь не снимать ни в коем случае, — сказал Ланкастер и вытащил из сумки миниатюрный черный пистолет. — Наклонись…
— Что вы хотите? — недоуменно пискнул юноша, но железная рука генерала уже нагнула его голову: коснувшись шеи, пистолет едва слышно щелкнул.
— Чего боялся? — поинтересовался Ланкастер, отпустив побелевшего парня. — Ты же видел, что у тебя там воспалилось? Сдохнуть хочешь? Или я тебя уговаривать буду?
— Н-нет, — юноша отступил на шаг и осторожно потрогал шею. — А что это было?
— Это против заражения… ну, все? Можешь идти удить дальше.
— Погодите, господин, — нерешительно пробормотал парень.
— Что еще?
— Это правда, что вы все скоро отсюда уйдете?
Гренадер выпрямился во весь рост и посмотрел на своего пациента сверху вниз. Встретившись с ним глазами, парень часто заморгал, шагнул испуганно к воде.
— Кто это сказал? — медленно спросил Ланкастер.
— Ну, у нас, в храме… настоятель говорил. И служка его, Жойк, тоже. Скоро, говорят, уберутся эти… и тогда благодать наступит.
— А почему ты у меня это спрашиваешь? А? Ты ждешь, чтоб мы убрались побыстрее?
— Нет, — парнишка опустил голову вниз и вдруг заговорил быстро, словно боясь, что его прервут: — Понимаете, мы за них биться не будем. Они говорят, дадут нам оружие, и надо будет идти на гвардейцев. Гвардейцы нам ничего плохого не сделали, наоборот, когда Почтительнейший Сын пришел, мы теперь на стройку не ходим, и еда появилась. В деревнях, рассказывают, вообще в храмы ходить перестали, некогда им.
— А ты уверен, что не будете? — усмехнулся Ланкастер. — А если заставят?
— Нет, — замотал башкой парень. — Старики, может, испугаются, а мы — нет. Мы уже решили с ребятами, мы убежим. У соседа дядя на стройке работает, там, у ваших, что возле Эккрида аэродром строят. Он такое рассказывает! И еду приносит — много еды, вкусно очень. Он говорит, если все будет по-вашему, то работа всегда будет, и еды сколько хочешь, и вообще, лучше, чем по-старому! Но если вы и вправду уйдете… это правда, господин? Настоятель говорит, что вы не сладите, испугаетесь…
— Мы не умеем пугаться, — ответил Ланкастер. — Нас от этого отучили. Так и передай тем, кто думает, что мы уйдем.
И, повернувшись, он нырнул в открывшийся перед ним люк.
— Странный разговор, — сказал ему Огоновский, тронув машину вверх по склону. — Он хотел сказать что-то еще, вам не кажется?
— Он сказал все, — задумчиво нахмурился Ланкастер. — Он сказал «мы»… молодежь. Они не знают, что было до Солнцеворота, но с них достаточно того, что было еще недавно. Осайя действительно дал какую-то надежду, плюс, видите — кто-то работает у наших… Да, зря мы с вами ни разу не пытались поговорить с населением… они для нас — просто серая масса, не так ли? А оказывается, эта самая масса умеет думать и ждать чего-то.
Осайя действительно дал какую-то надежду, плюс, видите — кто-то работает у наших… Да, зря мы с вами ни разу не пытались поговорить с населением… они для нас — просто серая масса, не так ли? А оказывается, эта самая масса умеет думать и ждать чего-то. Причем ждать в первую очередь от нас, Андрей. Да, они справятся и сами, но сколько на это уйдет времени? Если не поколений? Не знаю, на что надеются эти хуевы клирики, но похоже, опираться им действительно не на кого. Людям религиозным голову забить еще можно, а вот такие, как этот — где-то они промахнулись с духовным воспитанием: результат вышел противоположный. Передавили, наверное. Если я правильно понял, этот заморыш вырос на стройке очередного храма. Все бы ничего, но теперь он знает, что кто-то где-то живет сыто, а раз так, опять таскать кирпичи за миску каши ему не хочется. И драться за «благодать» он действительно не пойдет, а скорее всего удерет и будет пробираться в район нашего строительства.
— Если останется жив, — вздохнул Огоновский.