— Ну, это еще ничего, — деловито сказал Огоновский. — Живой зато. Виктор, что там с сиделкой?
— Не переживайте, дружище, — и Ланкастер подкинул на ладони свой инъекционный пистолет. — Тетка моих лет, так я засадил ей мощнейший гипергормональный афродизиак. Хватит до гроба. Я сам магазин снаряжал. Хан, вы здесь? Вы должны быть свидетелем. Мы не станем его убивать. Мы быстро считаем его память за последние двадцать лет, мы ее «срежем», после чего заместитель Дельво превратится в мычащего идиота.
— Я думаю, да, — ухмыльнулся Огоновский, надевая на лысую голову умирающего гибкое черное кольцо. — Мы не станем его убивать. Чего ради? Мы срежем у него память, благо это займет совсем немного времени. Так оно надежнее. Время, время! Завтра проснется спятившая на своей старой пиздяке сиделка, а охранник, если проблем у нас не будет, всего лишь решит, что он вчера как следует нажрался… А… все! Бегом, мои офицеры!
Сверху била гроза и лил дождь.
Они со всех ног мчались через старый сад, и в уши Каннахану стрелял странный полусмех-полуразговор Виктора Ланкастера, который добежал до катера гораздо быстрее него и уж тем более быстрее часто задыхающегося Браддена Дельво — но, подняв машину, он ждал, он постоянно давал алый маяк направления в шлемы, а потом, едва они влетели в нестрашный теперь луч, тут же поднял машину в небо.
— Ребята, — сказал он, кидая им в руки пакетики с горячим уже полевым ужином, — вы так бежали, как будто я поднялся бы без вас. Вы в самом деле думаете, что Конфедерация бросает своих? Вы серьезно?
Каннахан не понял тогда одного — а как туда добежал достаточно плотный и явно не молодой Огоновский?
— Вот он, вот он, — сообщил им Ланкастер, выворачивая штурвал. — Нам-то ведь смешно даже: у нас планеты куда тяжелее вашей. Вы, офицеры, по нашим побегайте!
А потом, когда облитые черным руки Ланкастера пробили грозу, он сказал ему:
— Ну, не мучайся, садись вторым пилотом! Что, сил нет? Еще пара минут у нас есть. Штурвал на себя, правую ногу на акселератор — давай, генерал! Запомни главное, как меня мастера учили: хочешь быть истребителем — не ссы! Ссать все умеют, а вот истребителей — единицы.
Каннахан Уэнни, обошедший некогда вокруг света, и сходивший с ума, находясь на верхушке мачты, кое-как держась за свистящие рилли , визжащий от восторга на очень небольшой, если задуматься, скорости при управлении дорогими авто некоторых своих друзей-торговцев, аккуратно поставил правую ногу на упругую педаль и потянул на себя рогатый черный штурвал, во многом похожий на привычные для него штурвалы тяжелых самолетов.
— Последний раз говорю — не ссать, — и Каннахан увидел прищуренные светлые глаза Ланкастера, сверкающие на него из-под распахнутого забрала боевого шлема. — В оборонительную группировку не засадимся, я все вижу. Штурвал на себя, и газу, газу, коллега! Целься на ваш сателлит, не промахнешься! Газу!
И Каннахан Уэнни, не самых молодых уже лет свежеиспеченный генерал Конфедерации, потянул на себя штурвал, и нажал на акселератор.
Ему было ужасно страшно, но когда он открыл глаза, в лицо ему наотмашь ударили звезды. Ему было не слишком важно, для чего его сородичи бродят меж этих звезд. Его уже не очень волновало, что Ланкастер перехватил штурвал и пошел вниз: он успел ощутить этот сумасшедший, невероятный удар. Вся его жизнь перевернулась в его глазах… ах, как банально. Он хотел петь, но о чем? Кто еще увидит звезды так, как он?
— Нет, точка пеленга мне не нужна, — услышал он голос Ланкастера. — Да, конечно, я иду вниз. Ну, на крышу, разумеется.
Глава 2
Отхлебнув густого, как смола, кофе, Белласко деловито сдвинул в сторону крышку приемного гнезда информационно-исследовательской системы и вложил в гладкую выемку небольшой черный шарик, переданный ему Огоновским.
— Значит, я ввожу на поиск его религиозную жизнь за последние пять лет? — уточнил он.
— Да, пусть анализирует, — кивнул Ланкастер. — Потом мы заострим на личностях. Сколько на это уйдет времени?
— Секунд пять, — пожал плечами Белласко. — Я сразу выведу портреты тех, кого он считал наиболее важными лицами… может, наставниками?
Ланкастер повернулся к представителям Хуско.
— Да-да, наставников, — дернул шеей Каннахан Уэнни. — Если я хоть что-то понимаю, речь должна идти о клириках достаточно высокого ранга.
— Да-да, наставников, — дернул шеей Каннахан Уэнни. — Если я хоть что-то понимаю, речь должна идти о клириках достаточно высокого ранга. Если ваша электроника и вправду сможет вывести портреты, я узнаю многих. А беседы мы услышим?
— Все, что потребуется, — заверил его Белласко. — Вопрос, сколько у нас времени?
— Мне завтра на службу к полудню, — моргнул Дельво и посмотрел на своего приятеля.
— А мне вообще можно не появляться. Станут искать — скажу потом, что болтался в судебной канцелярии, — хмыкнул Уэнни. — У меня развод, да такой, что на суды половина жалованья уходит.
— Понимаю, — улыбнулся в ответ Ланкастер. — Но нам желательно закончить дело к утру. Утром мне надо иметь уже хоть что-то.
Огоновский побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Утром вернется Чандар, и, хоть он и в курсе операции, но все же… реакции у него иногда бывают те еще. У Андрея нарастало ощущение какой-то недосказанности: ему все больше и больше казалось, что Чандар скрывает от остальных нечто важное, значимое для всех — но в то же время он понимал, что требовать правды бессмысленно и нелепо. Какими бы задачами на занимался этот чертов аномальщик, его уровень секретности не допускает вторжения любопытных. Есть вещи, о которых лучше просто не знать: чтобы потом тебе не задавали дурацких вопросов.