Те, что примутся вешать и расстреливать здесь, тоже найдут для себя оправдание.
— Я бессилен, — тихо произнес Ланкастер.
Едва слышно скользя по ковру, к нему подошла Суинни.
— Тебе больно, — утвердительно произнесла она, и Виктор ощутил, как на плечо опустилась мягкая узкая ладонь.
— Да, — его глаза, не мигая, смотрели на висящий в воздухе экран, где неторопливо ползли вдоль террасы серые фигурки с какими-то сельскохозяйственными инструментами в руках.
— Мне кажется, тебя ждет мука.
Она говорила на интере — за время, проведенное в госпитале, Суинни почти выучила язык. В ее устах он звучал странно: язык навсегда ушедшего к звездам Человечества, столетия тому родившийся как причудливая смесь самых распространенных европейских, со временем обрел жесткую, стаккатную фонетику, она же продолжала петь…
— Ты что-то чувствуешь? — спросил Ланкастер, не поднимая головы.
— Сегодня ночью я ощутила нечто… — Суинни придвинула кресло, села рядом с ним. — Я не могу объяснить, что это…
— Говори через транслинг, — попросил Виктор.
— Нет… я… как будто к нам приближается дым.
— Дым? Взрыв? Огонь? Ты чувствуешь приближение пламени?
— Нет, — она взмахнула руками в жесте недоумения. — Дым. Мне начинает казаться, что он был похож на тот дым, через который в наш мир приходят те… те люди.
Те люди! Ланкастер резко повернулся к Суинни. В завораживающих бирюзовых глазах стояла незнакомая ему тревога. Он уже знал о некоторых сенсорных способностях Суинни — например, она иногда ухитрялась доигрывать ноты начатой им на рояле фразы. Что она почувствовала сейчас?
— Там, у себя — ты тоже ощущала их приближение?
— Нет. Дым всегда появлялся неожиданно. Сейчас же… понимаешь, я как будто уловила его запах, хотя на самом деле он никакого запаха не имеет, это чисто визуальное явление, как твой экран.
В ее мозге родился образ, понял Ланкастер. С ее обонянием хищника мир запахов играет несравнимо большую, чем у человека, роль в формировании сферы подсознательного. Но… что же сейчас?
— Расскажи мне, — попросил он. — Расскажи мне о них еще раз.
— Что ты хочешь услышать?
— Я хочу понять, как они пришли в свой мир — и не могу. Единственное, что идет мне на ум — история Земли у них шла совсем не так, как у нас, и человечество в какой-то период осваивало космос гораздо более интенсивно, чем мы. Вероятно, просто потому, что тех было во много раз больше. И, наверное, у них были какие-то другие Темные века. Это логично: в таком случае мы имеем дело с давно потерянной колонией. Они растеряли технологии звездоплавания, пережили после этого страшную внутреннюю войну, загадившую их Трайтеллар, а в итоге еще и лишились морали. Может быть иной вариант — они пережили тяжелое вторжение извне.
Отразить его удалось, но последствия атаки аналогичны внутреннему конфликту.
— Они примитивны, — Суинни на миг прижала уши, — и мы справимся с ними. В них нет ничего, кроме бессмысленной ненависти.
— Это-то и странно, — покачал головой Виктор. — Такое поведение нехарактерно для нашей расы. Мы способны на ненависть, о да, но в основе всего лежит неизменное любопытство.
— Они не любопытны. Они ведут себя, как механизмы с заранее заданной программой.
— Здесь возможно биохимическое воздействие, — вздохнул Виктор. — Но такой солдат эффективен только при решении узких задач, не требующих индивидуальной инициативы. Странно… когда-то мы пытались воевать с минимальным количеством людей, заменяя их роботами, но потерпели сокрушительное поражение. Тогда мы еще не знали о том, что было известно задолго до нас: существует некий предел развития систем искуственного интеллекта, за которым он становится опасен для своих создателей. То есть либо мы получаем боевую машину, способную решать пусть и широкий, но все равно ограниченный круг задач, либо необходимо создание машин, способных на автомномную коммуникацию, а это уже шаг к свободе воли. Этот путь был отвергнут всеми известными нам разумными расами.
— Разве трудно было внушить машине преданность? — немного удивилась Суинни.
— Классический вопрос, — рассмеялся Виктор. — Ты представляешь себе последствия формирования эмоциональной сферы машинного сообщества, учитывая то, что хозяева не всегда в состоянии его контролировать? А если боевой робот решит, что обижен хозяевами? Смешно? Нет, нет. По этой дороге пытались идти многие, достигшие высокого уровня развития коммуникативных систем, но еще не успевшие включиться в галактическое информационное пространство. Нет, Суинни, решения принимает только разумный. Поэтому, каким бы страшным оружием мы ни обладали, города все равно берет пехота. И, знаешь, солдат-робот мне вообще не нужен. Мои солдаты выполняли приказы потому, что привыкли верить в меня. Хотя…
Он остановился. Перед его глазами промелькнули древние черно-белые кадры: белый самолет, несущийся сквозь черные струи зенитных автоматов, чтобы рухнуть на палубу авианосца.
Возможен ли вариант массового этического зомбирования? Вполне. Но на какой идее?
Суинни внимательно смотрела на него, ожидая продолжения рассказа.
— Скажи, — произнес Ланкастер, заглядывая в ее непостижимые глаза, — как они ведут себя, если вдруг кто-то из ваших прикасается к ним… скажем, прикасается рукой?