— Конечно, нет. Но, Виктор, я, собственно, практик. Какой из меня педагог? Я, пожалуй, неплохой хирург, но что касается норм, обязательных для Десанта, я вообще ничего не помню. Меня учили, конечно, но, знаете… первая помощь… и все такое. Ну куда мне читать курсы по первой помощи? Я главный хирург корпуса, в конце концов!
— Так вот и учите мальчишек тому, что знаете. Тем более что если это и случится, то очень не скоро. Недаром же я сказал: восемьдесят лет…
Опустив глаза, Андрей принялся дохлебывать свой суп. Леди Суинни по-прежнему молчала: ловко расправившись при помощи двух вилок со шницелем, она перешла теперь на пятерку куриных котлет. Огоновский позавидовал ее кошачьему аппетиту.
— Я, собственно, веду речь всего лишь о вашем понимании личной ответственности, — продолжил после паузы Ланкастер.
— В данный момент я отвечаю за свой округ, — хмыкнул Огоновский. — Или этого мало?
— Но ясно же, что со временем власть придется передать более молодым. И что тогда? Вы никогда не задумывались о том, что чем большими возможностями вы обладаете, тем больше и все та же пресловутая личная ответственность? Или знания, помноженные на опыт, возможностей не составляют?
— Мне не совсем понятно, к чему вы ведете, Виктор. Вы говорите сейчас обо мне лично или о чем-то большем?
Ланкастер пригубил виски и с задумчивостью прищурился, уставившись в окно.
— Может, и о большем, — произнес он, не поворачивая головы. — Об ответственности нашей цивилизации в целом. Как раз об этом мы только что болтали с леди Суинни. Мне не хочется, чтобы она воспринимала нас как этаких воинственных варваров, помешанных на своей машинерии и бесконечных завоеваниях.
— Ага, — улыбнулся Огоновский. — И поэтому вы сели за рояль?
— Я не разделяю ваш скептицизм, дружище. Да, и поэтому тоже. В последнее время мне не всегда нравится мой имидж — особенно если воспринимать его как нечто устоявшееся и не подлежащее пересмотру.
Андрей покачал головой и ничего не ответил. Окна наливались оражевым — заходящее солнце раскрашивало мир в непривычные Огоновскому цвета: мягкий желтовато-красный и густой, словно бы высеребренный изнутри, синий. На Оксдэме летние закаты всегда отдавали тускло-желтым и серым, а здесь природа не жалела в своей щедрости красок и изменчивых оттенков. После привычных туманов и низкого седого неба это раздражало, иногда Огоновскому даже начинало казаться, что ему не хватает кислорода. Всего было слишком много — солнца, тени, постоянной игры границ меж ними.
Откуда-то издалека донесся слабый хлопок. Ланкастер мгновенно приподнял голову, вслушиваясь, потом встал и распахнул одно из окон. Тотчас же тихонько запел стерилизатор.
— Похоже на взрыв, — пробормотал гренадер.
Всего было слишком много — солнца, тени, постоянной игры границ меж ними.
Откуда-то издалека донесся слабый хлопок. Ланкастер мгновенно приподнял голову, вслушиваясь, потом встал и распахнул одно из окон. Тотчас же тихонько запел стерилизатор.
— Похоже на взрыв, — пробормотал гренадер. — Что бы это, черт возьми, значило?
— Чему тут взрываться? — пожал плечами Огоновский. — Бросьте, это скорее какой-то блок на стройке сорвался.
— Да нет, дружище…
Ланкастер плотно закрыл окно и вернулся за стол. Андрей молчал, думая о чем-то далеком, и тревожить его разговором гренадер не решился. Кротко вздохнув, он подмигнул Суинни, глаза которой уже характерно заблестели сытостью хищника:
— Выберемся после еды на крышу?
Она согласно склонила голову: с наступлением темноты ей разрешались такие прогулки: на плоской крыше комплекса рос еще один сад, так что, даже задрав головы, охране не удалось бы разглядеть ее без применения боевой оптики, тем более что Суинни всегда выходила на воздух в капюшоне.
— Я, пожалуй, рассмотрю ваше предложение, — неожиданно заговорил Огоновский, — попозже… вы задели меня своими рассуждениями об ответственности личности. Хотя мы с вами и понимаем ее несколько по-разному, рациональное зерно в ваших словах, безусловно, есть…
Под потолком щелкнуло, и от воя тревожной сирены содрогнулись золоченые стаканчики на столе.
— Что за?.. — приподнялся Ланкастер. — Неужели таки?..
— Всем дежурным бригадам на выезд! — загремел незнакомый мужской голос. — Вторая реанимационная, вторая политравма, вторая общая хирургия… по штатным машинам! Первые и третьи бригады по рабочим местам…
Огоновский сразу понял: комплекс готовится к приему максимально возможного количества пострадавших в режиме «чрезвычайки». Что там могло произойти?
— Я должен ехать! — вскочил он.
— Погодите, я с вами! Суинни, никому не открывай, что бы ни случилось! Только если пожар… да не спешите вы так, Андрей, все равно нам придется ехать на танке.
Огоновский кивнул: его штатный полевой комплект находился в машине, а без него на месте происшествия он становился попросту лишним. Без толку путаться под ногами у коллег не имело никакого смысла, а санитаров хватало и так.
— Видимо, там и в самом деле что-то взорвалось, — прокричал он Ланкастеру, ссыпаясь вниз по боковой лестнице. — Но что, черт его дери? Газоснабжения, кажись, у них уже давно нет!
Ланкастер молча махнул рукой. Сейчас все станет ясно… В груди у генерала росло очень недоброе предчувствие, и отмахиваться от него не стоило.