Катер шел с полным боевым экипажем, поэтому в ходовой рубке находились четыре человека. Один из них — командир, — остался за штурвалом на случай обеспечения экстренной эвакуации, а второй пилот, бортинженер и канонир-оператор, выскочили наружу через нижний шлюз, торжественно помогли откинуться люку атмосферного створа и замерли у выехавшего вниз трапа. Весь этот спектакль был отработан еще на носителе, и заминки не случилось.
Первым следовало выходить Андрею. Он поправил на себе меч, нахлобучил на голову фуражку и ступил на трап. От группы встречающих немедленно отделились двое чиновников, чтобы, взбежав по ступенькам, нежнейше подхватить его под руки. В этот момент Огоновский с ужасом понял, что парадный китель, пошитый у неплохого, вроде бы, портного, немного узок ему в плечах. Прежде это почему-то не ощущалось… На бетоне, впрочем, его оставили в покое.
Прежде это почему-то не ощущалось… На бетоне, впрочем, его оставили в покое. Следом из катера вылез Ланкастер. Чинуши дернулись было подхватить и его, но тут же остановились, потому что Виктор, вдруг забыв о церемониале, ссыпался по трем ступенькам, почти не коснувшись ни одной из них, как он делал всю свою сознательную жизнь. Тогда вперед выступил жрец. Широко разведя руки, клирик произнес короткую гортанную фразу. Сразу же ожил один из чиновников:
— Его почтительность, храбрейший из достойных, Суурам-джу баан Аргор приветствует его превосходительство Огоновски на земле Сыновей.
— Я рад встрече с его почтительностью, — так же развел руки Огоновский.
Ему было жарко, да еще где-то рядом, похоже, располагалась скотобойня, на которой не задумывались о санитарных нормах. Но церемонию, к счастью, затягивать не стали. Огоновский назвал имена своих сопровождающих, после чего Эдди Норман с поклоном вручил жрецу стандартный пакет с орлами Конфедерации, где находился удостоверяющий его ранг документ, и на поле выехали три автомобиля.
Длинный, блистающий тонированными стеклами белый микроавтобус явно произвели недавно и наверняка не в Раммахе: тут, как все знали, уже давно не делали ничего сложнее серпов и молотков, страна выживала за счет почти дармового труда верующих и продажи соседям урана, добываемого каторжниками. Два других авто представляли собой тентованные армейские грузовики с пулеметами над кабиной. Определить их первоначальный цвет было почти невозможно, потому что и борта и кабины давно облезли и покрылись ржавчиной. Но тем не менее эта рухлядь еще ездила.
Гости, жрец и переводчик погрузились в прохладное кондиционированное нутро микроавтобуса, а все остальные полезли в грузовик. Третий рыдван повез контейнеры с поклажей, извлеченные экипажем катера из технического отсека.
Жрец, к счастью, оказался неразговорчив. Сев в переднем ряду спиной к водителю, он скорбно поджал губы и уставился в потолок. Переводчик же затевать самостоятельную беседу не решился, поэтому ехали молча.
Разворачивающаяся за окнами картина производила мрачное и очень странное впечатление. Ни Огоновскому, ни даже Ланкастеру ничего подобного видеть не приходилось, причем фотоматериалы, изученные ими, давали, как казалось теперь, несколько искаженное представление. На снимках запустение и разруха казались не такими вопиющими, как в действительности. Кортеж шел по широкому и некогда, очевидно, весьма ухоженному многополосному проспекту, обсаженному по обочинам деревьями с густо-зеленой листвой. Правда, кое-где на месте деревьев обнаруживались лишь трухлявые пни… асфальтовое покрытие не ремонтировалось с момента путча, машину то и дело бросало из стороны в сторону — то несчастный водитель пытался объезжать бесчисленные выбоины, и нещадно трясло. Вскоре проспект кончился, и появились многоэтажные здания. Некоторые окна были выбиты, некоторые заделаны ржавыми листами железа, уцелевшие стекла никто не мыл уже много лет, но все же, там жили люди: из дыр в стенах торчали жестяные трубы печек. Здесь не росло ни одного дерева, лишь какие-то чахлые кустики с желтыми ягодами.
Сгорбленные фигурки в серых, часто дырявых хламидах, иногда попадавшиеся на улицах, при виде автомобилей становились еще меньше ростом и норовили исчезнуть в ближайшей щели. Неожиданно за перекрестком на какой-то площади появился храм. Грибообразное строение из такого же серого, как и все вокруг, камня показалось Ланкастеру единственным не ободранным зданием во всем Эйгоре, но уже через квартал он убедился в том, что это не так. За окнами автомобиля возникли, словно из сказки, чистенькие, недавно выкрашенные заборы, скрывавшие от людских глаз жилища духовенства — такие же, только намного уменьшенные грибы.
«В лучшем случае каторга, — подумал Ланкастер, облизывая губы.
«В лучшем случае каторга, — подумал Ланкастер, облизывая губы. — Каждому из них лет по двадцать — если они подпишут Договор. А подписывать когда-нибудь придется!»
Квартал клириков закончился так же неожиданно, как и начался. Машина замедлила ход, чтобы подъехать к величественному пирамидальному зданию. Здесь уже не было ни грязных, ни тем более выбитых окон, наоборот, пирамида выглядела более чем респектабельно.