Жаль, что наш кодекс не разрешает проявлять эмоции, а то бы я мог увидеть немало ехидства на его лице. Впрочем, под лицевым платком чего только не спрячешь, а проникнуть сквозь его ментальные щиты, мне сейчас не дано.
Но прежде чем я переступаю порог моих персональных апартаментов, раздается следующий приказ, который лишает меня последнего оптимизма.
— Набиру.
Я позволяю себе замереть и медленно, очень медленно, давая возможность в каждом мгновении моего движения разглядеть ту опасность, что я собой представляю, даже в таком, не самом выгодном для меня положении, оборачиваюсь к тому, кто делает очередную попытку лишить меня достоинства.
— Я еще раз прошу уточнить: мы говорим об аресте или об ответах на некоторые вопросы? — Мой голос не просто спокоен, он холоден и лишен даже проблеска жизни.
— Пока все еще об ответах. — И в его глазах мелькает страх. Хотя, из нас двоих — это я не в самом выгодном положении.
— Тогда я считаю Ваше требование снять набиру излишним. Или мне расценивать это как намеренное оскорбление? — И я демонстративно касаюсь застежки, продолжая немигающим взглядом требовать от него ответа.
Похоже, моя выдержка играет мне на пользу и кондер вынужден согласиться. Но по тому, как вспыхивает и мгновенно гаснет ярость в его зрачках, я могу сказать: каким бы не был исход этой истории, у меня появился новый враг, который сделает все, чтобы отомстить мне за эти минуты.
И я прохожу внутрь, слыша, как за моей спиной закрывается толстая дверь, усиленная впитывающими магию нашлепками. Одно лишь радует: в интерьере, который очень далек от моих представлений об удобстве и уюте, отсутствуют те самые предметы, которыми меня пытались запугать по дороге.
Я забираюсь с ногами на небольшое возвышение, что должно олицетворять собой кровать, прислоняюсь к стене, что приятно холодит спину и закрываю глаза, в ожидании, когда спадет напряжение и мысль потечет плавно, не бурля, как струи воды на перекатах.
Вдох… Выдох… Чувствуя как расслабляется тело, как теряется в пустоте, появившаяся у меня под сердцем тревога, как опадает увядшей листвой замешательство, как талым снегом исчезает сомнение, как все вокруг становится прозрачным и понятным.
И лишь одному я не позволяю исчезнуть в небытие: ее мягким губам и обжигающему взгляду.
И ради того, чтобы еще много раз увидеть и почувствовать, я всего-то и должен — выкрутиться. А для этого мне нужно… понять. Где? Что? И как?
Итак, что мы имеем? Я — в самой защищенной части подземелья. И судя по количеству блокираторов, что украшают собой стены и потолок, мои магические способности оцениваются весьма высоко, а попытка отказаться от их гостеприимства, как вполне вероятная. И мне трудно не согласиться с такой оценкой меня, скорее даже наоборот, у меня есть весьма веские подозрения, что мои возможности, в отличие от экселленца, который меня знает довольно давно и достаточно хорошо, им досконально не известны.
Оружия меня лишили, но довольствовались моим словом. Количество воинов, сопровождавших меня во время этой прогулки, внушало уважение, но, ни одной провокации, кроме той, что устроил кондер, не последовало. Но и это, скорее всего, была его личная инициатива: похоже, я ошибся, и он еще недостаточно закален в противостоянии между своей службой и армейцами, потому так остро и отреагировал на степень моего 'уважения' к своей персоне и, пользуясь возможностью, попытался отыграться за унижение.
И если исходить из этого — я, вроде как, и где-то серьезно прокололся. Но до конца они в этом не уверены и пока предпочитают обращаться со мной довольно вежливо, не исключая возможности, что придется не только меня отпустить, но и долго извиняться за отнятое у меня, коммандера мобильной группы, драгоценное время. И остается лишь понять, где именно случилось то, что заставило их обратить на меня свое пристальное внимание и когда и с чьей помощью они удостоверятся в том, что мое место именно там, где я сейчас и нахожусь.
Но, к сожалению, ни одной идеи на этот счет у меня нет. Потому что все то, чем я занимался последнее время… Относилось к заправке мощных накопителей, но здесь у меня просто по определению не могло быть проколов, и к моим личным делам. Но даже если бы всплыли мои контакты с Наташей, мне достаточно было лишь признать ее Единственной, тем более что нити связей между нами окрепли уже настолько, что любой маг мог подтвердить их наличие, как вместо обвинений мне начали бы завидовать: как ни пытались вытравить ее из жизни Дарианцев, легенда о женщине, предназначенной мужчине и способной раскрыть его некие сверхвозможности — продолжала жить. Оставаясь одним из немногих наследий той, давно забытой жизни, что была на Дариане до появления расы Даймонов.
Так что, с этой стороны, мне ничего смертельного не грозит: на какие только безумства не пойдешь, когда перед тобой открываются такие возможности. Правда, при таком повороте событий, с мобильной группой, скорее всего, придется расстаться… Но уж с этим-то я, как-нибудь, смирюсь.
И остается только…
Это слово всплывает само, словно только и ждало момента, когда сможет скользнуть с той грани сознания, где властвуют предчувствия, туда, где смутные подозрения обретают форму и наполняются смыслом.