Так что все, что я мог — молча осознавать, что в следующий раз, если у меня появится идея решить что-либо за нее, мне стоит сначала пойти и приготовить нору, в которую я смогу забиться на то время, пока в ее воображении закончатся для меня пытки. И заранее настроить щиты, которые не позволят ей меня до этого найти.
Если бы я еще, при всех этих рассуждения, не ощущал себя настолько счастливым, что готов был снова и снова пройти через все, что уже выпало на мою долю только для того, чтобы еще раз почувствовать неожиданное прикосновение ее руки к своей коже, увидеть смешинки в ее глазах, ощутить аромат ее тела рядом с собой. Пройти не колеблясь, не теряя веры, не ища ответы на вопросы, которые и задавать-то не стоит.
Но все, рано или поздно заканчивается. А мгновения радости проходят быстрее, чем боль. И как бы мне не хотелось наслаждаться ее присутствием, как ни стремился мой взор касаться ее глаз, но у меня есть лишь два дня, чтобы восстановить все, что было нарушено.
Не знаю как, но она успевает заметить те взгляды, которыми я обмениваюсь со своим тером.
— Опять тайны?
Ну, не нравится мне выражение, отсвет которого мелькает на лице Агираса: похоже, он начинает мне сочувствовать.
Впрочем, я могу и заблуждаться, уж больно он уверенно и открыто держится рядом с ней, словно не просто признал в ней мою невесту, а увидел ту, которой может служить, не теряя своего достоинства.
— Нет. — Я качаю головой и улыбкой пытаюсь подкрепить свои слова. Вспоминая, как легко нам было общаться, когда я позволял своему лицу отражать все, что происходило в моей душе. — Мне нужно заняться своим лечением, а на это может уйти немало времени. Так что тебе не стоит сидеть рядом со мной. Если что, Агирас сделает все, что мне будет необходимо.
— Мое присутствие будет тебе мешать?
Мягкая, спокойная улыбка, волнующая темнота глаз и вопрос, в котором нет того легкого ехидства, к которому я уже начал привыкать — она лишь уточняет, чтобы понять.
— Нет, нисколько. Но и помочь ничем не сможешь, если только наслаждаться зрелищем моего бесчувственного тела.
— Именно этого мне и не хватало. Я — остаюсь.
И все таким тоном, что я понимаю, мне лучше не спорить. Тем более, что я и так уже успел впасть в немилость.
— Хорошо. — И уже обращаясь к теру, наблюдаю за тем, с каким огромным трудом она сдерживает улыбку. — Присмотри за госпожой. В отличие от меня, ей нужно есть и спать.
Будем считать, что первый компромисс достигнут. И с мыслью, что начало нашей совместной жизни положено, я закрыл глаза и начал медленно проваливаться вглубь себя, туда, где мельтешение красок сменяется напоминающей кристалл четкостью граней.
Правда, не в нынешнем своем состоянии: где-то структуру пронзают глубокие трещины, где-то, отшлифованная раньше поверхность изъедена и осыпалась сверкающей пылью, а где-то, возникшие будто ниоткуда углы нарушают гармонию завершенности. А внутри, словно настоявшееся вино в граненом бокале, освещенном ярким солнечным светом, взбудоражено бьется Хаос, волнами накатывая на прозрачные стенки и грозя их снести.
Я позволил вынырнуть себе лишь один раз, когда сплелся воедино внешний контур, и я уже не только мог отслеживать всех, кто находился в этом доме, но и выходить на те устройства слежения, что были в нем установлены, присматривая за всем, в нем происходящем.
Я позволил вынырнуть себе лишь один раз, когда сплелся воедино внешний контур, и я уже не только мог отслеживать всех, кто находился в этом доме, но и выходить на те устройства слежения, что были в нем установлены, присматривая за всем, в нем происходящем. Отметив для себя, что мои способности восстановились очень уж своевременно, потому что разговор в комнате графа, невольным свидетелем которому я стал, хоть меня и не удивил — уже приходилось убедиться, что Повелитель раскручивает многоходовки с обстоятельностью, которой можно только позавидовать, но заставил еще раз задаться вопросом о том, насколько правильным будет втягивать во все это Наташу. И вновь поставил перед невозможностью даже самому себе немедленно на него ответить.
Тем более, что будущее Дарианы было мне тоже небезразлично, а представляемая возможность выглядела весьма соблазнительно.
Светильники мягко освещали комнату, лишь слегка разгоняя сумрак. Впрочем, для того, чтобы разглядеть каждый волосок, упавший на лицо свернувшейся на тахте, вместе с вытянутым из спячки тарагором невесты, ночная мгла помехой мне не была.
— Как она? — Не голосом, ментальным воздействием, на которое уже был способен, коснулся я Агираса.
— Пытается держаться. — И его ответ, в котором он не смог скрыть от меня мягкость, с которой, с которой он прозвучал, убедил меня в правильности того, что я уже успел раньше заметить: он принял ее не как обязанность — как часть себя.
И чтобы это случилось, ей пришлось сделать то, что даже мне, ощущающему дремлющие в ней силы, кажется невероятным.
— Береги ее.
И не дожидаясь, когда он ответит, запечатлев в своей памяти невесомую улыбку, что играет на ее губах, вновь проваливаюсь в забытье: времени оставалось уже совсем немного, а сделать предстояло едва ли не самое сложное.