Хотя… Зря я так про Карима думаю. Этот не поделится информацией даже со своим господином. И все это ехидство лишь для того, чтобы меня слегка раззадорить и вытащить из начинающейся хандры.
— Как только я начала осознавать, чем мальчики отличаются от девочек, мне начали вбивать в голову, чтобы я никогда не влюблялась в драконов и эльфов. Тем более — серьезно. А я всегда была барышней понятливой и наставления отца и братьев слушала внимательно.
— И выполняла? — И вновь весьма приличная доля ехидства. Теперь уже в голосе.
— Когда они совпадали с моим собственным мнением. Кстати, первое, что предложил мне Тамирас — сделку. Лишь подыграть ему. Это уж он потом, когда увидел, как я с Роланом сражаюсь, проникся тем, что я обладаю не только смазливой мордашкой.
— Но сегодня все, что он делал для тебя, выглядело очень серьезно.
— Именно это меня и напрягает. Мне с обещанием отцу надо разобраться, а здесь со всех сторон сплошные поклонники. Работать спокойно не дают. — И ведь сама себе не смогу ответить, насколько горечь, что звучит в моем голосе, притворна.
Видеть самозабвенно смеющегося Карима мне еще не доводилось: густой бас, перекатывающийся, словно огромный валун по насыпи из мелких камушков.
— Ты не будешь против, если я предложу им не тратить свое красноречие, пытаясь доказать, что они обладают множеством достоинств, на которые тебе стоит обратить свое внимание. А еще лучше передам твои слова, что тебя кроме поручения Повелителя ничего больше не интересует.
— Этим ты значительно облегчишь мою жизнь. Тем более что в эту компания напрашивался еще один. — Последние слова я произношу уже не шутливым тоном.
И улыбка покидает его лицо. А глаза больше не светятся лукавством: они холодные и стремительные, в том, как ловят отзвуки моих внутренних переживаний, отражающихся на лице.
— Что сказал тебе Даймон?
— Что обязательно найдет меня. — Я отвечаю быстрее, чем понимаю, что этого делать не стоило.
— Что еще? — И вновь, жестко и хлестко. Так, что нет возможности не ответить.
— О чувстве юмора: я и не знала, что Черные Воины не только понимают наши эмоции, но и сами похоже выражают свои. Об их женщинах. — И я пожимаю плечами. — Мы много о чем говорили.
Но, как ни странно, это его не успокаивает, несмотря на мои надежды. И вопрос, совершенно не тот, которого можно было ожидать, звучит ударом последнего гвоздя в крышку моего гроба.
— После чего он с тобой заговорил?
— Это так важно? — Я хоть и пытаюсь сопротивляться, но уже давно начала понимать, что за той сценой в доме, активной участницей которой я стала, кроется нечто совсем иное, чем мне казалось.
— Даже слишком. — Но видя, что такой ответ меня вряд ли удовлетворит, вынужденно добавляет. — Даймоны такого уровня как Закираль с женщинами других миров без серьезных причин говорить не будут: захоти он у тебя что-то узнать — воспользовался бы услугами своих приспешников. Но чтобы сам… — И пауза. За которой может следовать лишь ответ. На тот вопрос, истинного смысла которого я так и не сумела понять.
— Я попросила его показать мне свое лицо. — Чем дальше я произношу слова, тем мертвеннее становятся глаза воина. Пока не блекнут совсем, не в силах справиться с тем волнением, что он испытывает. — Что тебя смутило? — Уже тихий шепот, больше похожий ни скулеж.
— И он это сделал? — Его рука, что продолжает удерживать мою ладонь, чуть заметно подрагивает.
— Да. Он снял платок. А когда мы уходили, ворвался в комнату и без покрывала.
И он проводит свободной рукой по лицу, словно пытаясь уничтожить вставшую перед его глазами картину:
— Что же ты наделала, девочка. — Но это минутная слабость проходит так быстро, что я начинаю сомневаться: была ли она вообще. — Ты должна как можно скорее покинуть этот мир. А до тех пор, пока ты этого не сделаешь, пусть твой отец тебя спрячет.
— Извини, Карим. — И я качаю головой. И продолжаю, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно сдержаннее. Не выдавая родившееся в груди не самое радостное предчувствие. — Но то, что ты мне предлагаешь — слишком серьезно, чтобы я могла согласиться с тобой, не понимая: почему я должна это сделать.
— Ты уверена, что хочешь услышать мои объяснения?
По тому, как он это говорит, я достаточно быстро понимаю — не хочу. Но — должна. И не только из-за того, что должна осознать, насколько серьезно все то, что заставляет его предложить мне столь радикальные меры. Но и подтвердить подозрения отца и братьев в отношении самого Карима, которые считают, что он не столь прост, как пытается казаться.
— Не уверена. Но судя по всему, выбора у меня нет. Во что еще я вляпалась?
Прежде чем начать говорить, он на мгновение отводит взгляд куда-то мне за спину. Словно еще раз обдумывает те слова, что ему придется произнести. Его лицо заостряется, глаза туманятся дымкой, а ладонь сильнее сжимает мою руку, готовя меня к неизбежному.
— Ты — невеста Закираля. — Он говорит с неожиданной насмешкой и чуть мрачноватой улыбкой, но у меня не возникает даже мысли о том, что это может быть шуткой. Потому что горечь, что звучит в его голосе, относится в первую очередь к нему самому. И слова скорее служат обвинением своей неспособности предотвратить ситуацию, чем желанием меня напугать.