И все-таки, глядя на них трудно не заметить, кем они друг другу приходятся.
Но не только это связывало их: ни одна из них не имела выбора. За Рае его сделала моя мать, взяв клятву найти меня и дать мне то, что не смогла дать она, а за другую — я, посчитав, что могу распорядиться ее судьбой.
И все, что мне сейчас осталось, произнеся последние слова — ждать. Предоставив ей возможность забрать взамен мою жизнь.
Ее ничего не выражающий взгляд скользнул по одеялу, которое полностью скрывало все еще замотанное в бинты тело, споткнулся на моих плотно сжатых губах и дернулся к двери, словно оценивая расстояние до нее.
На моем лице не дрогнул ни один мускул, но сердце сжалось сильнее чем тогда, когда я увидел входящую в свою камеру Черную Жрицу. И не мысль, острие кинжала пронзило грудь, не давая дышать, заставляя опустить ресницы. Чтобы уже за ними, словно за крепкой стеной найти мужество принять то, что я увидел: она не смогла простить мне недосказанности и готова уйти, оставив мне лишь память о себе, о той надежде, которой жила моя душа последние годы, о том что давало мне силы верить в то, что мне доступно и самое невозможное.
Но, как бы больно не было мне — это было ее право и я не смел просить ее о снисхождении. Я не мог заставить ее сделать то, что было бы вопреки ее чувствам, ее пониманию чести. И я понимал, решение, которое она сейчас принимает, станет окончательным. Каким бы неугодным оно ни было для меня, Рае, Повелителя и всех тех, кто строил в отношении меня и ее свои планы.
Но я его принимал, осознавая все последствия для себя.
Не знаю, как долго это продолжалось, но когда она медленно, словно наслаждаясь каждым движением поднялась с кресла и подойдя к двери взялась за ручку, перед моими глазами во всех подробностях предстал ритуал Потери Чести. Главным героем которого был я. И единственная сладостная мысль, что согревала меня при этом — мне не нужно ждать год, чтобы его совершить.
— Я прикажу подать обед и привести Агираса, а ты пока подумай, какими словами будешь вымаливать у меня прощение за то, что усомнился во мне.
Все-таки, привычка удерживать свои эмоции, не давая им проявляться на своем лице, иногда очень даже может и пригодиться. Потому что то, что я испытал после этих слов… По накалу было не меньше чем отчаяние, что сковывало меня, не давая дышать.
И я сумел ответить почти бесстрастно, лишь едва осязаемой улыбкой смягчая свой голос.
— Я не мог тебе этого не рассказать.
Но она, казалось, услышала их этих слов лишь то, что посчитала для себя нужным. Или… в отличие от меня, опасениями не терзалась, а единожды приняв решение, не сочла необходимым еще раз к этому же возвращаться.
— А я разве высказалась против? Я лишь заметила, насколько неуместным было твое последнее замечание.
И одарив меня лукавой улыбкой, от которой все мое самообладание рухнуло к ее ногам, а на моем лице, похоже, застыло явно не соответствующее моему статусу растерянное выражение, вышла из комнаты.
Сделав этим мне еще один, хоть и не очень-то заслуженный, подарок — дав мне время не только вернуть себе невозмутимость, убедить себя в том, что все, что со мной происходит не является каким-либо чудовищным розыгрышем, но и осознать, что мои испытания на этом не закончены. И мне оставалось успокаивать себя лишь тем, что Агирас будет рядом со мной: все-таки принимать помощь от своего собрата-воина, это не то же самое, что демонстрировать свою слабость перед хрупкой женщиной. Пусть даже и способной в качестве разрядки разрушить стационарную базу первого эшелона армии вторжения Даймонов.
И благодарить Дарану за то, что проявление моей беспомощности пройдет не на моих глазах: она не зря считалась лучшей в своем деле. Несмотря на отменную регенерацию, большая часть повреждений с трудом поддавалась регенерации, касаясь не тела, а энергетических каналов, основная часть из которых была ею разорвана и не давала полностью контролировать собственные силы. Так что отпущенные мне на окончательное восстановление два дня я вынужден был провести в состоянии близком к забытью, заново выстраивая внутренние связи.
Увы… Не все получилось так, как я предполагал. И началось все с первого же кормления, в котором она решила принять самое активное участие, настояв на том, что не мужское это дело кормить раненого с ложечки.
Что ж, если это была кара — она не была милосердной. Хорошо еще, приподнять меня на подушках она позволила теру, что хоть и пытался казаться серьезным, но по тому, как часто он сглатывал, можно было догадаться, чем именно он давится.
Она же… была великолепна. Ни проблеска улыбки, сосредоточенный взгляд, четкость движений: поднести ложку ко рту, не пролив ни капли, дождавшись, когда я проглочу, промокнуть губы белоснежной салфеткой, предложить глоток воды и так до тех пор, пока тарелка не оказалась опустошенной.
А что было делать мне? Бежать?! При всем своем желании сделать этого я не мог — теперь, когда наша связь становилась все крепче, малейшая моя попытка воспользоваться порталом была бы ею пресечена немедленно, а если и нет, то еще не известно, в какие дали меня могло забросить со своей изломанной структурой силы. Да и некуда мне было бежать, не говоря уже про то состояние, в котором я пребывал.