— Насколько я понимаю, Карим, — словно для того, чтобы дать возможность моим эмоциям хотя бы немного успокоиться, Аарон переводит разговор в иное русло, — на Дариане уже действует группа даймонов, готовая присягнуть новому правителю?
— Скажем так, новому правителю не придется начинать новый путь в одиночку. А если у него будет к тому же поддержка демонов и драконов, да с его способностями, шансы на то, чтобы изменить мир на Дариане у него есть.
— Не хочу показаться нескромным, но под новым правителем вы понимаете меня? — Похоже, мое ехидство достигает цели.
И на их лицах появляются улыбки, смягчая тот клубок, что ощутимо свивается вокруг нас. Но расслаблялись они зря. Потому что, и Карим был в этом прав, это решение я буду принимать сам. — А может, меня стоило хотя бы спросить, хочу ли я этого?
Вот только… откуда это ощущение, что именно они подвели меня к этому вопросу. И не я задал его — я лишь озвучил то, о чем каждый из них сейчас подумал.
— Можешь считать, что тебе его уже задали. — И Аарон, с легкой усмешкой, которая совершенно не вяжется с жесткой темнотой его глаз, поднимает на меня свой взгляд.
— Прежде чем ответить на него, я хотел бы увидеться с Даймоном, чье мнение для меня очень важно.
— Если ты об экселленце Хайране, так он был очень рад узнать, что ты жив. И просил передать, что лучшего правителя Дариане не стал бы желать.
— Я не знаю, Карим, как много тех, кто поддерживал тебя все эти годы, но для многих я стану предателем. И это не те, кто как и мой отец готов убивать, чтобы в чужой смерти найти успокоение. Это те, для кого слова Кодекса Чести являются основой их жизни.
Но как ни странно, мои слова ни на одного из них не производят того впечатления, которого я мог ожидать. И отвечает мне не тот, к кому я обращался.
Повелитель Аарон поднимается со своего кресла и так, словно речь идет о чем-то совершенно малозначительном, с убежденностью в голосе, которая больше чем произносимые им слова утверждает меня в том решении, которое, на самом деле, я уже давно принял.
— А разве имеет значение, что они будут думать. Значение будет иметь лишь то, что ты будешь делать, придя к власти.
— И что же я буду делать?
— Создавать новый кодекс чести. Не ломать то, что стало частью жизни, не заставлять принять то, что им непонятно и неведомо. А исподволь, собственной жизнью, жизнью тех, кто пойдет за тобой творить новые правила нового мира для своего народа. Осознав то, что скрывается под тканью набиру, вписывать это в новую действительность. Не предавать, а давать новую цель в их жизнь. И спрашивать себя ты должен не о том, хочешь ты этого или нет. А готов ли ты, взять этот нелегкий труд на себя? Готов ли пройти через разочарование, отчаяние, предательство, чтобы изменить то, что кажется сейчас незыблимым? Готов ли ты принять на себя ответственность за всех и каждого, кто является твоим сородичем? Готов ли отдать себя своему миру и идти с этим решением до самого конца, понимая, что этим концом может быть только одно — ты выполнишь то, что на себя взвалишь? И готов ли ты разделить это все с той, что пойдет за тобой, доверяя тебе и веря в тебя?
И мне не нужно задумываться над ответом на все эти вопросы. Потому что я его себе уже дал. И не сейчас, не этой ночью, ни даже в тот день, когда мой взгляд застыл встретившись с глазами единственной. Этот ответ я дал тогда, когда угас последний крик женщины, ставшей матерью моему первому сыну, в котором я мог различить только одно слово: 'Помоги'.
И пусть для того, чтобы понять, что я должен делать мне пришлось еще раз пройти через то отчаяние, когда я не знал, что делать, чтобы и вторая женщина, дав жизнь моему ребенку, не оставила после себя лишь слова проклятия тем, кто это с ней сделал, сейчас я точно знал, иного ответа быть не может.
— Готов.
Эпилог
Мама была… Именно такой, какой и надлежит быть невесте. Восторженной, смущенной, прекрасной, до понимания того, что такая красота может ранить, нежной до ощущения хрупкости. Она, то взрывалась звонким смехом, то опускала глаза, натыкаясь на наполненный разными обещаниями взгляд отца.
Но мало кто знал, чего это стоило ей и мне.
Но мало кто знал, чего это стоило ей и мне.
Разбираясь во всем том многообразии нарядов, которые преподнес ей отец, надеясь, что она сможет найти среди них что-либо соответствующее ее настроению, мы забраковали все. Нет, у Повелителя демонов был отменный вкус. Не зря же его гарем считался средоточием самых прекрасных женщин, считающихся жемчужинами среди своих рас. Да и драгоценности, который словно простые стекляшки устилали пол гостиной, могли покорить сердце ни одной красавицы. Но все это было не то. И с каждым платьем, отброшенным в сторону, с каждым ожерельем, глядя на которое мама качала головой, я понимала, что если не произойдет чуда — обряда не будет. И готовилась уже отчаяться, когда случилось то, чего никто из нас ожидать никак не мог.
В нашу комнату ввалился Ролан. Причем, именно ввалился, держа в руках что-то, скрытое под плотной тканью.
— Считайте, что меня здесь не было. — Он бросил свою ношу в ближайшее кресло, поцеловал меня в щечку и глубокомысленно подмигнул Рае. — Увидимся вечером, мамочка.