— Ну-у, безрукого всяк обидеть норовит!
В голосе слышалась горечь.
— Не грусти, арапка, — нежно выдохнула Фенечка, — лучше уж безруким быть, чем безголовым. А голова твоя, несмотря на темный лик, видится мне, светлая. Хотя и забубённая, конечно. Как тебя звать-величать, черный молодец, помнишь?
— Эх, Фенька, подружка закадычная, мы ж одна семья безличная! Да если б я хоть что-нибудь помнил… Арапка, арапка… Почему вдруг арапка? Крутится что-то в памяти, с этим связанное, никак не уловлю. Ладно, пусть уж буду Арапкой. Кстати, Фень, ты у нас знатный парапсихолог республики — толкованиями снов не занимаешься? Снится, понимаешь, всякая чертовщина.
— Рассказывай. С толкованием, конечно, как получится. Зато хоть выговоришься.
С толкованием, конечно, как получится. Зато хоть выговоришься.
Корявым слогом Арапка принялся пересказывать берегине свои невнятные видения.
Грациозно огибая гуманоидных пассажиров, в кабину ввалился залетный персеанин. Салон тотчас же заполнило амбре рассольного перегара и тертого хрена. Фантастическое трио, состоящее из вяленой головы, невидимой девушки и внеземного мудреца, с жаром принялось что-то обсуждать. Геннадий при этом спорадически хлопал по шляпе, вышеозначенный Арапка важно раскуривал невесть откуда взявшуюся трубку. На ветровом стекле пробегали сполохи звездных систем, мелькали грандиозные картины из истории Руссии. То и дело звенели колокольчики девичьего смеха. Зрелище в целом выходило фантастическим до неправдоподобия.
У гуманоидов беседа текла примерно в том же русле. Озадаченно поглядывая на чудное действо, Леха пробормотал:
— Можете меня ущипнуть, но мне порой кажется, что вокруг нас законченный сюр, сон и движущиеся фигуры театра теней.
Нежные девичьи пальчики тотчас поспешили выполнить его просьбу, ущипнув за оба бока. К девушкам с удовольствием присоединился Дредд, чьи черные пассатижи назвать нежными язык не поворачивается. Леха ойкнул.
— А ведь и впрямь, — с хрустом почесав мощный затылок, согласился Илья. — Говорящая голова, золотая рыбка-невидимка, засланный казачок с детсадовской идеей фикс. Чудо-автомобиль. Сплошной вызов материализму.
— А я что говорю! — воскликнул Попов. — И главное — народ безмолвствует. Никто нас не замечает, что ли? То ли мы фантомы, то ли реальность вдруг стала виртуальной. Орава запредельных особей слоняется по городу, черт-те что вытворяет, а горожанам хоть бы хны. Короче говоря, призрачно все в нашем мире бушующем.
— Так уж и все? Мы-то небось настоящие, — возразил Никита и для доказательства ткнул Леху кулаком в бок.
— Как знать… — буркнул тот, выполнив элегантное уклонение. Видимо, недавние щипки все-таки сыграли кое-какую отрезвляющую роль.
— Если хотите знать, я однажды пытался распотрошить эту самую призрачность, — повинился Никита. — Раздергать по атому. Навалился, понимаете, во время сочинения опусов про Аллигатора приступ эмпириокритицизма, я и накатал типа виршу. Хотите, послушать?
— Давай, конечно, — согласились пассажиры фирменного ВИП-экспресса.
— …Нет, не все в этом мире бушующем призрачно, братие, — начал Никита. — От субъектов, живущих в домах, до фасадов домов, от разнузданных авторов до охреневших читателей, от бессмысленных слов до немых, бессловесных томов…
Экспресс ВИП-класса, никуда особо не торопясь, дефилировал по городу. Во время дефиле он то и дело погромыхивал, подпрыгивая на стыках дорожного покрытия. Со стыками на картафановских автолиниях всегда был полный порядок. Они то играючи наползали один на другой, то, наоборот, расползались в стороны, образуя, уж извините за каламбур, нестыковку между гордым названием «проезжая часть» и хотя бы частичной возможностью нормальной езды по ней. Однако стоило Добрынину разойтись, как «Ока» въехала на пересечение проспекта Кузьмича и Большой Тутовой улицы. На знаменитую Ратушную площадь, где во все времена располагались картафановские органы администрации.
На площади бились курсанты.
Бились они с шутками-прибаутками и с применением устрашающего вида молотов, топоров и сабель, коими отмахивались от наседающей на них разношерстной тол-пушки. У толпушки на вооружении находились флаги с довольно нелепой символикой.
У толпушки на вооружении находились флаги с довольно нелепой символикой. Что-то вроде запретительного дорожного знака. С той лишь разницей, что внутри окружности находилось перечеркнутое слово МЛЯ. Иные граждане, словно бреднем, орудовали транспарантами, провозглашающими: «Руссиянин, прочь измену из взбаламученной груди! Языковую гигиену в себе с младенчества блюди!» и «Пусть ты не пай-мальчик, не девочка-пай, но в ЗАСР, короче, конкретно вступай!»
На заднем плане побоища совершались множественные сцены у фонтана. Чаша фонтана кипела брызгами. К брызгам, образованным с помощью исправно работающих насосных агрегатов, примешивались брызги от бросания в воду посторонних тел. Тела дрыгали конечностями и издавали протестующие звуки.
Отставленная назад рука гранитного Кузьмича как бы указывала на это безобразие, тогда как другая рука, сжимающая у груди кепку, подчеркивала немой укор былой эпохи: «Эх вы, шкодники! Да разве ж в наше время такое было возможно?»