— Давай завтра, — попробовал увильнуть Владимир, уже понимая, что не удастся.
— Сейчас, — безжалостно возразила Тоня.
— Ну заюшка, — надавил на жалость Владимир, — ну килечка… Мне плохо сейчас. У меня куча неприятностей, а тут ты еще со своими глупостями.
— Это у тебя глупости, братик, — сказала Антонина убежденно и в третий раз дернула его за руку. Была у нее такая привычка, означающая, что она пребывает в состоянии крайней тревоги и крайней же решимости. — Настоящие неприятности только начинаются. Пойдем-ка, я тебе о них расскажу.
Владимир внутренне застонал и — куда деваться? — отдался на волю строгой сестры.
Прибывшая в «Оке» компания обнаружила их на детской площадке, сидящими под грибком песочницы. Брат и сестра, обнявшись за плечи и упершись друг в друга лбами, быстро и взволнованно о чем-то говорили.
Посовещавшись, наши герои пришли к выводу, что, с одной стороны, вмешиваться в семейные дела не следует. С другой стороны, не следует и оставлять их вовсе без доброжелательной помощи извне. Потому что семья семьей, но ведь и о мировой гармонии подумать нужно.
А кому как не главному дружбанологу галактики по силам привести систему к логичному равенству между частным и общим?
— Геннадий, — дал ему торжественный наказ Муромский, — вот и настал момент, когда от теории ты должен перейти к самой что ни есть суровой практике. И Антонина, и брательник ее — ящерки необыкновенно милые. Но Вован запутался в собственных ошибках и чужих обманах, а Тоня чересчур горяча. Помоги им разобраться в самих себе без перехода к военным действиям. Мы верим, что ты сможешь.
— Ты, и никто иной, — сказал Леха.
— Вышиби из них дурь, боец, — сказал Никита.
— Выжми слезу, — уточнила мудрая, как все женщины, Инга и нежно поцеловала профессора в нос.
Дредд и Пафнутий просто пожали ему лапу, а вяленый каннибал отбил зубами бодрящую напутственную дробь:
— Тыгыдым-с!
Геннадий запахнул Илюхин макинтош, под которым успешно скрылся крокодилий хвост. Надел темные очки и обмотал морду шарфом, отчего сразу сделался похожим на уэллсовского человека-невидимку. Потом поправил высокотехнологичную шляпу, сказал: «Можете об меня просчитывать!» — и решительно зашагал в сторону песочницы.
Вернулся он минут через двадцать, ведя под ручку Антонину. Лицо у девушки сияло. Все было понятно без слов, и все-таки Пафнутий спросил:
— Ну как он?
— Вряд ли парит в облаках, — ответила Тоня, — но из грязищи уже наполовину вылез. И раздумывает, куда карабкаться дальше.
Дружбанолог, переполняемый гордостью за удачно проведенную операцию, подтвердил:
— О да! Колебаний нет. Можете убедить органы зрительного контроля.
Органы зрительного контроля всех присутствующих обратились к Владимиру Пубертаткину. Тот сидел под грибочком песочницы, опершись щекой на кулак.
Тот сидел под грибочком песочницы, опершись щекой на кулак. Лицо у него было отчасти обиженным, однако в большей степени мечтательным. Как у ребенка, отправляющегося спать в ночь перед Новым годом.
Он думал о перспективах честной жизни. Жизни трудной, но такой, за которую будет не стыдно в старости.
Глава 3
МЫЧАНИЕ ЯГНЯТ
Временный машинист ВИП-экспресса господин Дредд, дождавшись посадки миссионеров вкупе с Тоней, при взгляде на последнюю издал три зеленых свистка. Девушка того стоила. Чуть проигрывая Инге росточком, она брала за живое всем остальным. В первую очередь естественной улыбкой, сопровождаемой кувырками лукавых бесенят в глазищах. Во вторую — пышными каштановыми волосами без каких бы то ни было следов красителей. И вне всякой очереди — грудью. При взгляде на эту роскошь папуасскому королевичу защекотало язык определение «косая сажень в груди».
«Почему косая? — задумался Иван. — Очень даже симметричная и адекватная».
Знакомство, короче говоря, удалось. Девчонки сначала немного покочевряжились друг перед другом, но, по причине невредности характеров, решили, что обе хороши. Просто чертовски хороши.
Дредд, наблюдая, как Пафнутий важно развалился на диванчике среди такого великолепия, не выдержал и взмолился:
— Товарищ, не в силах я вахту держать, сказал кочегар кочегару!
Ответ последовал незамедлительно:
— Вообще-то, брат, не кочегары мы, не плотники, да. И сожалений горьких нет. Может быть, вон сорвиголова, — Паша кивнул на экзотическое украшение зеркала заднего вида, — покочегарит.
— Эй-эй-эй, белый масса, полегче на виражах! — «Сорвиголова» распетушилась, заерзала на своей подвеске. — Что это еще за ксенофобия в особо извращенных формах? Я вам не какой-то там кочегар, я, можно сказать, личность. Этнографический артефакт…
Речь разбушевавшегося спикера прервал дружный хохот присутствующих. Из курительного тамбура высунулись Лешка с Никитой.
— Что за черно-белый шум? Мы что-то пропустили?
— Парни, полюбуйтесь на этнографический ар… ар…
— Архифак!..
Эх, если бы голова в этот момент стала кошкой! Она выгнула бы дугой спину, выпустила когти и с наслаждением налетела на гогочущую братию, не жалея ни стариков, ни женщин, ни детей. Всех, всех причесала бы под одну когтистую гребенку. Чтоб зареклись они, ничтожные, ничтоже сумняшеся…
Но чуда не случилось, когтистые лапы не выросли. Да и шлейка держала крепко. В сердцах голова только клацнула зубами: