— В чем дело? — спросила его госпожа Швепс одними губами.
«Выйдем», — показал ей Илья знаками.
Вышли.
— Ну что еще? — с некоторой агрессией спросила Нинель Виленовна.
Илья замялся:
— Это… Вы не подумайте, что я о вашем возрасте хочу выпытать и все такое. Просто лицо ваше мне напоминает кое-кого.
— Кого же? — подозрительно спросила Гаубица, готовясь засадить коленом в пах, если Илья назовет имя зловредной мультяшной старушонки.
— Да понимаете, имелась у нас в детско-юношеской спортивной школе фотогалерея отечественной спортивной славы. Я хоть и пацаном тогда был, но отлично помню всех героев и героинь. В героинь-то даже влюблен был. Особенно в одну, волейболистку. В Нину Голубшину. Так вот, сдается мне, что… Короче говоря, Нинель Виленовна, это вы были?
У Гаубицы потеплело на сердце, а к глазам подкатила горячая влага.
Она растерянно заулыбалась и кивнула:
— Неужели вы и впрямь это помните, Илюша?
— А то! Вот ей-богу! — радостно оскалившись, заорал Илья. — Так, значит, я не ошибся! Гип-гип, ура! Выше знамя руссийского спорта! Нинель Виленовна, голубушка, автограф на память… Не откажете старинному поклоннику, а?
— Не откажу, — сказала бывшая главная ударная сила отечественного волейбола. — Конечно, конечно, не откажу… — И разрыдалась. Также бурно и счастливо, как рыдала когда-то, получив первое в жизни олимпийское золото.
Провожали гостей втроем. Геннадий, витиевато извинившись, остался на седьмой круг смотреть «Чебурашку», а Фенюшка… Да кто ж может определенно сказать, присутствует она поблизости или нет, пока берегиня не подаст голосок сама?
Джип Швепсов все еще тихонько пофыркивал на холостых оборотах. Возле него занял сторожевой пост дворник, рассчитывающий получить за служебное рвение законную награду. Время от времени он ревниво шугал метлой стайку дошлых мальчишек, мечтающих примерно о том же.
Умиленная Гаубица не обделила никого и даже неумело приласкала самого младшего из караульщиков. Тот вытерпел нежности стоически, за что гонорар его был заметно повышен. Дворник смотрел на эту сцену с видимой грустью. Надо полагать, печалился об ушедшем детстве, когда дополнительный червонец можно было получить, всего лишь подставив чужой рассопливившейся тетке собственную макушку.
Пока Нинель Виленовна пребывала в плену у нереализованного инстинкта материнства, Мурзик кружил подле удивительной «Оки». Заглядывал в стекла, осторожно трогал кофейного цвета бок и мучительно соображал, как же в такой крошке уместился целый тамбур железнодорожного вагона? И куда он подевался сейчас? А может быть, никакого вагона не было? Просто подошла пора навестить специалиста по проблемам психики?
— Чем озабочен, товарищ Полковник? — заботливо справился у него Никита и предложил ему «правильно» набитую «беломорину».
— Да так, — туманно сказал Андрей Денисович. От папиросы он отказался, потому что бывшим двоякодышащим курить нельзя в принципе. — Удивляюсь, как это вы, такие здоровенные, внутри располагаетесь? Вповалку, что ли, хе-хе?
— Вместе тесно, а врозь скучно, — уклонился от прямого ответа Добрынин. — Ты, брат-храбрец, лучше вот над чем помозгуй. Извини, но я как вояка — вояке, с офицерской прямотой. Не время ли твоей бабе ребеночка завести? Погляди только, как с чужой малышней нянчится. А представь, если свое чадо появится! Сразу перестанет… — Он вдруг споткнулся и замялся.
— Что перестанет? — подозрительно спросил Андрей Денисович.
Разве мог Никита ответить «погуливать»?
— Ерундой всякой заниматься! — сказал он сердито. — Лягушатами-пубертатами, блин!
— Боюсь, поздно нам уже, — вздохнул Полковник, к счастью не обративший ни малейшего внимания на «пубертатов».
— С ее-то энергией и находчивостью — и не придумать выход?! Да ты, видать, плохо собственную половину знаешь, мон колонель.
— А что, если и вправду! — загорелся Андрей Денисович. — Усыновить какую-нибудь сиротку… Шефство над детским приютом организовать или что-нибудь наподобие того. Эх, а ведь здорово ж будет! Ну Добрынин, ты голова!
— Да нет, — пробормотал Никита в сторону, — я-то как раз цельный комплекс.
Эх, а ведь здорово ж будет! Ну Добрынин, ты голова!
— Да нет, — пробормотал Никита в сторону, — я-то как раз цельный комплекс. А голова у нас в транспорте обосновалась.
Домой супруги Швепс ехали на средней скорости, аккуратно пропуская пешеходов на зебрах и порой даже вне них. Нинель Виленовна была как-то необыкновенно задумчива. Время от времени губы ее трогала мечтательная улыбка. Полковник сидел смирно, с расспросами не совался, ждал. Наконец она решилась:
— Слушай, Мурзик, ты с какого возраста набираешь ребят в свои «Велесовы правнуки»?
— Лет с двенадцати.
— С двенадцати? Чудесно, чудесно… А как они относятся к волейболу?
— Да как всякие нормальные пацаны. Любят попрыгать-поскакать, когда разрешаю.
— Любят, значит… За-ме-чательно! — Она направила джип к обочине, заглушила двигатель. Повернулась всем своим скульптурным корпусом к супругу и торжественно проговорила: — Ну так вот, можешь их обрадовать. Нинель Виленовна Швепс, бывшая Гаубица Нина Голубшина, с завтрашнего дня начнет делать из них чемпионов мира.