— Давайте-ка сознавайтесь, чем вы моего братика напугали? — шутливо нахмурила брови Тоня. — Где это видано, Вовка пожрать отказывается! С ним такое первый раз в жизни.
Друзья переглянулись и, поняв друг друга без слов, разом кивнули. В конце концов, как сказал бы персеанин Геннадий, один из постулатов великой науки дружбанологии гласит: «Друзей нужно искать, а враги тебя сами найдут».
А Пафнутий с Тоней в друзья годились без условий и испытательных сроков.
— Тут такое дело, дорогая Антонина, — заговорил Попов.
— Тут такое дело, дорогая Антонина, — заговорил Попов. — Печально сознавать, но влип твой братик в дрянную историю. По самое не балуйся.
— Имеешь в виду… мм… отношения с Нелей?
— Нет, тут-то как раз все путем, — сказал Леха. — Видели мы благоверного этой Нели. Честно говоря, от такого мужа налево не пойти — надо божьим ангелом быть. Или дурой форменной. Да и кто мы вообще такие, чтобы в нежные чувства вмешиваться? Проблема куда серьезней. Похоже, что твой Вовка продает за границу государственные секреты.
— Шутишь? Ребята… — Тоня осуждающе покачала головой. — Не смешно.
— Мы бы первые обрадовались, если бы это оказалось шуткой, — с горечью сказал Илья. — Однако юмором ситуация не пахнет. То, что Гендерный, Пубертаткин и Эдипянц — преступная группа, это жесткий факт. Причем заверенный документально. Да и какой нам резон обманывать? Цель у нас другая.
— Ах у вас даже цель имеется! Ну-ну. Тогда хотелось бы узнать о ней конкретнее, — сказала Тоня. Держалась она молодцом.
— Конкретнее — надо бы его проучить. А правильнее сказать, вздрючить. Потому что напортачил он изрядно. Но проучить нужно так, чтобы жизнь не исковеркать. Вроде парень-то не совсем пропащий.
Антонина вскочила, сорвала с головы полотенечную чалму. Вид у нее был такой, точно она собралась на баррикады, отстаивать пусть безнадежное, но правое дело.
— Да он… Да я… Да он вот такой парень! Открытый, добрый. Голова варит дай бог каждому. Пока здесь жил, мы с родителями нарадоваться на него не могли. А потом уехал в Клязьмоград, и все. Словно подменили Вовку. Заносчивый сделался, расчетливый, жадный. Даже как будто поглупел. Но один черт, в обиду его я вот, — Тоня, сверкая прекрасными очами, показала фигу, — вот отдам!
Трудно сказать, как могли развиться события дальше, но тут удивленно присвистнул Пафнутий. На смену свисту пришли уже знакомые читателю слова:
— Опаньки! Приплыли, караси… Интересно, что такое я слопал, раз среди белого дня крокодильчики чудятся? — Задавая этот вопрос, Паша отнюдь не сидел, ошеломленный видением чудных крокодильчиков, а вскакивал на резвые ножки и принимал позу боксера.
Антонина, проследив направление его взгляда, испуганно взвизгнула и спряталась суженому за спину. Пафнутий тут же приосанился.
Между тем крокодильчик, померещившийся Паше-Пафнутию и напугавший его невесту, неверными шагами приблизился к сумке с напитками. Запустил внутрь лапу, выхватил первую попавшуюся бутылку, сковырнул когтем пробку и, провозгласив надтреснутым голосом: «На здоровье!», единым махом влил в себя пол-литра «Жигулевского». Повернул морду к людям, смущенно улыбнулся, сказал: «Айн момент, битте-дритте» — и повторил маневр с пивом.
После второй бутылки его кожа с релятивистской скоростью налилась здоровым изумрудным румянцем, хвост окреп и приподнялся морковкой. Пришелец легонько хлопнул себя опустевшей бутылкой по шляпе, развел верхние конечности широко в стороны и полным веселья голосом возвестил:
— Жить стало суше, жить стало теплей! Дайте да подайте обойму я вас, дружочки Илья, Никита, Алешка! — Он внимательно посмотрел на Пашу с Тоней. — Привет горячий и вам, славные подружки, не знаю ваших фамильярностей.
Те осторожно покивали в ответ. Геннадия это воодушевило и обрадовало:
— Скажите, милые ящерки, нет ли среди вас Чебурашки? Или хотя бы музея «Союзмультфильма»?
— Чего? — переспросил Пафнутий, подвигаясь малыми шажками поближе к топорику.
Видимо, он не до конца доверял своему умению наносить нокаутирующие удары. — Какие мы тебе ящерки? Ты сам-то кто такой, дяденька?
— Да вы не робейте, ребята, — включился в общение цивилизаций Леха, посчитавший, что пришла пора улаживать недоразумение, а ксенофобию давить на корню. — Это ж Геннадий, профессор дружбанологии. Он из созвездия Персея. Чебурашку искать прилетел. Отличный мужик, не смотрите, что зубастый. Большой любитель капустно-огуречного рассола.
— А чего он ящерками обзывается? — уже гораздо миролюбивей справился Пафнутий.
— Именно так меня обзывала незримая барышница Феня, ласковая душа, — сознался Геннадий. — Хорошее слово, очень на наше персеанское «дружочек» напахивает. Я теперь учащенно вас всех так буду величать. Ибо верно наблюдаю — добрые вы.
Паша с Тоней единогласно решили, что раз так, то обижаться на «ящерок» не стоит. После чего представились дружбанологу, опасливо пожав когтистую длань.
Когти у рептилоида, впрочем, оказались мягонькие и теплые, словно детские пальцы, и лишь на кончиках обретали некоторую твердость. Антонина, внезапно испытав к инопланетному профессору большую симпатию, поправила ему галстук, одернула и отряхнула пиджачок. Тот в ответ галантно шаркнул лапой, оставив на песке ряд глубоких борозд (получается, на нижних конечностях когти были вполне крокодильи), и с небывалой куртуазностью поцеловал Тонину ручку.