Обслуживала Иветта Козьмодеевна. В конце концов, гостеприимный Юран, которому надоело созерцать хмурую физиономию безмолвно надиравшегося компаньона, пригласил «хозяйку офиса» присоединиться к пиршеству.
Предложение было принято с восторгом. Иветта Козьмодеевна немедленно продемонстрировала, что умеет живо управляться не только с документами да посетителями, но и с напитками да закусками.
Вован Пубертаткин угрюмым был неспроста. Проблемы в последнее время сыпались на него как из ларца Пандоры. Вчера — известие о покаянии дурака Гендерного. А также о том, что славные парни Муромский, Попов и Добрынин на самом деле хищники, в присутствии которых не то что песни петь, дышать следует с опаской. Ночью — съезд деловаров, ознаменованный появлением «новой метлы» Ух Ё, последствия чего пока трудно представить. Сегодня, как последний гвоздь в крышку гроба, звонок от Нельки Швепс с внезапным предложением навсегда забыть о ее существовании.
— Как это — навсегда?! — потрясенно спросил Вован. — Ты что, девушка, мухоморов обкушалась?
— А вот так, — ответила Нинель Виленовна. — Навсегда — значит с сегодняшнего утра и до гробовой доски. И учти, как только появишься в моем поле зрения, тут же пожалуюсь Мурзику, что меня преследует какой-то маньяк. Если ему самому будет недосуг переломать тебе кости, он своих воспитанников пошлет.
— Но, милая моя! — заверещал Пубертаткин. — Я не могу так сразу!
— А ты постарайся, — отрезала Швепс.
— Не хочу я стараться! Я ж тебя как бы люблю, — потерянно проговорил он. Как выяснилось, в уныло загудевшую трубку.
Интересно, много бы нашлось мужиков, которые в подобной ситуации справились с потребностью надраться до полной отключки? Думаем, раз-два и обчелся. Вован Пубертаткин был, безусловно, не из их числа.
Первая бутылка «Спиртноффской» почти опустела. Увы, хмельное забытье для брошенного любовника было так же далеко, как и в начале попойки.
Вован хмуро уставился на собутыльников, которым его беды были до фонаря.
Эдипянц, только что старательно писавший что-то на салфетке, закончил свой труд, сунул авторучку в карман и объявил:
— Родился чудный экспромт, дамы и господа! «Ода водке». Слушаем внимательно, рукоплещем по завершении самозабвенно. Итак:
Водяра — это вкусно, полезно и нехило.
Она пьяней, чем whisky, и круче, чем tequila!
Водяра православным предписана от века,
Водяра превратила гориллу в человека,
Но это только если водяра без изъяну, —
«Сучок» же превращает мужчину в обезьяну…
— А женщину? — тоном готовой к любым приключениям жеманницы спросила Иветта Козьмодеевна и браво опрокинула в ротик которую уже по счету стопку «Спиртноффской».
— В похотливую супоросную свинью! — с ненавистью глядя на нее, прошептал Пубертаткин.
Впрочем, выговорить догадку во всеуслышание он не решился. То ли уважение к ранним сединам Иветты Козьмодеевны (кстати, надежно закамуфлированным с помощью стойкой краски цвета «мандрагора») его остановило, то ли другая какая причина, бог весть. Свиная тема, однако, продолжала будоражить его возмущенный распущенностью «хозяйки офиса» и прочими неприятностями разум. Хлопнув по столу ладонью, он рявкнул:
— Взорвать! Взорвать как бешеных свиней!
После чего, тараща налившиеся дурной кровью очи попеременно на Иветту Козьмодеевну и Юрана Эдипянца, зашарил по столу — вероятно, в поисках динамита. Наткнулся на тарелку с колбасой и немедленно ее пожрал. Колбасу, конечно, а не тарелку. Затем одним духом хлестнул полтораста граммов очищенной и повторил хрипло и тяжело:
— Как бешеных свиней…
— Кого взорвать, ара? — заинтересованно спросил Эдипянц.
— Этих троих деятелей, которые нам повадились дорожку перебегать. Жандарма — раз, санитара — два и таможенника — три. Но сначала, конечно, Гендерного, урода. Стукача поганого!
— Убейте, убейте их, мужчины! — визгливо поддержала кровожадную идею окончательно захмелевшая Иветта Козьмодеевна. — А головы принесите мне. Я отдам их таксисту… таксид… си-де-ре-миссу… и он сделает мне модные чернильницы и пресс-папье. Из черепов! С позолотой! Со стразиками! Ах, какая это будет готика! Какой гламур!
Эдипянц и Пубертаткин внимательно посмотрели на нее и одновременно вздохнули. По выражению их лиц можно было легко догадаться, о чем компаньоны думают. «Совсем окосела наша хозяюшка». Или что-то в этом роде, но с более крепкими эпитетами.
— Ну ты силен, брат! — вдоволь насмотревшись на позор пьяненькой фемины, сказал Эдипянц. — Взорвать! Я что тебе, минер? Или ты сам сапер? Да и вообще, убийство не наш метод. Мы же типа цивилизованные люди, ара.
— Да я так, чисто умозрительно, — пошел на попятный Вован, осознав, что впрямь перегнул палку. — Фигурально, так сказать. Взорвать — в смысле расстроить планы. А самих растыкать носишками по углам, по углам! Всякий червячок знай свой крючок.
— Особенно когда рядом плавают такие конкретные сомы, как Юрий Эдипянц и Владимир Пубертаткин.
— Как бы да.
— И такие мат-тер-рые щуки, как мадам Девятерых! — вновь вклинилась в беседу менеджеров Иветта Козьмодеевна. — С острыми зубами! Ам! Ам-ам! Проглочу, проглочу, не поми-лу-ю.
— Э, женщина! — вспылил наконец Юрик. — Кушай спокойно, да. Водку пей, ну!.. Не видишь, мужчины траблы разруливают!