Никита шагал по широким, гулким, полутемным коридорам, рассеянно изучая выцветшие плакаты на стенах. Он слушал пыхтение Гендерного и думал о том, что крыс возле столовой, скорей всего, не обнаружится, после чего толстячок станет еще подозрительней. Придется вновь надсаживать бронхи, модулируя комиссарский рык, а это, признаться, ему уже во как надоело. Одна надежда на Фенечку.
Дошли. Широкие стеклянные двери, способные пропускать в столовую по пять плечистых научных сотрудников зараз, оказались заперты. Фебруарий Мартович, скорчив трагическую мину, развел пухленькими ручками:
— Вот. Я вас извещал, что я не по хозяйственной части. Ключей у меня нет. Если хотите, можем обойти снаружи. Там и мусорные баки, наверное, найдутся. Но предупреждаю заранее — получится долго.
Никита насупился, соображая, чего наплести «объекту разработки», чтобы отговорить от негожей затеи покинуть внутренности Ледокола.
Гендерный тоже насупился, соображая, как потактичнее сунуть санитарному инспектору рублей двести, — да и выпроводить к черту.
Тут-то из-за кадки с чахлой пальмой и выскочила мелкая, темная и как будто хвостатая тварь. Тварь пронзительно пискнула и молнией шмыгнула по коридору в сторону проходной.
— Ага! Вот она, крыса! — азартно завопил Никита, бросаясь в погоню.
— О боже… — тихо проговорил Фебруарий Мартович, который абсолютно ясно разглядел, что это была вовсе не крыса. Маленькая, чуть больше кулака, сморщенная, как гриб сморчок, человеческая голова с десятком не то косичек, не то паучьих ножек. На них-то она и передвигалась, да как проворно! Гендерному вдруг сделалось тревожно. Даже жутковато. Жутковато находиться здесь, где обитают подобные создания.
На них-то она и передвигалась, да как проворно! Гендерному вдруг сделалось тревожно. Даже жутковато. Жутковато находиться здесь, где обитают подобные создания. И не менее жутко идти туда, куда оно умчалось. Успокаивая себя мыслью, что это какая-нибудь дурацкая поделка молодых балбесов из лаборатории робототехники, он зарысил следом за инспектором. Сперва легко, но с каждой секундой все больше убыстряя шаг и боясь оглянуться.
Не походил проклятый сморчок с ножками на мини-робота, никак не походил!
Фебруарий Мартович настиг Добрынина возле собственного кабинета. Инспектор азартно ковырял крюком плинтус, расширяя какую-то не то дыру, не то в самом деле нору.
— Это не крыса, — отдыхиваясь, просипел Фебруарий Мартович. — Это, должно быть, экспериментальный робот.
Борец с вредителями выпрямился, недовольно засопел и вдруг рявкнул наподобие пожарного набата:
— Что за дикий бред!
И сейчас же того страшней:
— Это ваши апартаменты? Открывайте немедленно, грызун внутри!
— Да, это мои апартаменты, — всхлипнул раздавленный акустическим ударом Фебруарий Мартович и отпер ослабевшими руками дверь: — Прошу, господин инспектор.
Никита натянул на лицо респиратор и крадучись, словно в самом деле опасаясь спугнуть пасюка, вошел в кабинет.
Громогласный инспектор чувствовал себя в вотчине Гендерного как дома. Он скрипел сапогами, царапал стены и пол крюком. Заглядывал в шкафы и за портьеры. Молодецки ухая, двигал мебель и всюду, всюду рассыпал толстым слоем тошнотворно воняющий грязно-желтый порошок. Если тварь и впрямь забежала сюда, она давно должна была ретироваться, спасая жизнь. Или окочуриться.
— Вы, извиняюсь, скоро закончите? — ежеминутно спрашивал его Фебруарий Мартович и добавлял молитвенно: — Мне уходить пора. У меня сердце. Режим.
На самом-то деле сердце у Гендерного было молодым на зависть. Как и здоровье вообще. Единственное, что его несколько беспокоило, так это простата. Чуть-чуть.
Добрынин это, видать, понимал.
— Служенье муз не терпит суеты, — отвечал он, разбрасывая новые и новые порции отравы. — Также не терпит суеты и дератизация.
Снова забулькал жестяным голосом окаянный телефон.
— Слушаю, — слабо сказал Фебруарий Мартович.
— Тут такая Каракалпакия, Февраль Муратович, — бодро протявкал мучитель вохровец. — Наряд из жандармерии объявился. На территорию института желают пройти. Руководство спрашивают.
У Гендерного помертвело в груди. Снова перед его мысленным взором всплыли злорадно улыбающиеся акульи рыла компаньонов по «интеллектуальному экспорту».
Он в три приема протолкнул сквозь пересохшую глотку:
— Что. Им. Нужно?
— Это… ну нелегальных иностранцев ищут. Говорят, у нас тут вьетнамский цех по пошиву тапочек работает.
У Фебруария Мартовича несколько отлегло от души.
— А я-то при чем? — сказал он уже значительно бодрее. — Вызывай директора.
— Зачем это? — испугался охранник. — Зачем директора, когда вы все равно уже тут? Не, вы уж сами его вызывайте, Февраль Муратович. А мы люди маленькие, нам не положено. Такая вот Каракалпакия!
Гендерный приуныл. Вызывать директора в двенадцатом часу ночи было форменным самоубийством.
Почище харакири.
— Хорошо, я сейчас подойду встречу. Вы скоро? — в десятый раз обратился он к Добрынину.
— Служенье муз не терпит суеты, — с расстановкой повторил Никита и метнул на туфли Фебруарию Мартовичу пригоршню гадкого порошка.
Тот, закрывая перекошенное лицо платком, сбежал.