2229 год от В. И. 1-й день месяца Медведя.
Эланд. Окрестности Идаконы
День выдался на редкость скверным, более похожим на позднюю осень, чем на весну. Даже небо и море казались какими-то грязными, а в придачу ко всему дул резкий, порывистый ветер, доведенный до бешенства упрямством облаков, никак не желающих разбегаться. Разумеется, всю свою досаду ветер выплеснул на тех, кто ему подвернулся. То есть на ни в чем не повинные деревья и на группу всадников, ехавших ходкой рысью вдоль кромки выброшенных на сушу водорослей.
Разумеется, всю свою досаду ветер выплеснул на тех, кто ему подвернулся. То есть на ни в чем не повинные деревья и на группу всадников, ехавших ходкой рысью вдоль кромки выброшенных на сушу водорослей. Бесконечная череда пустых пляжей с успехом заменяла дорогу, за которой следило само море, утрамбовывая влажный тяжелый песок.
Герике не повезло. Она оказалась в Эланде в самое неподходящее время. Ида разлилась широко и бестолково, и взгляду открывалось огромное пространство, залитое мутной водой, по которой гуляла холодная зыбь. Кое-где из воды торчали замерзшие уродливые, скрюченные деревья, вздымавшие к низкому тяжелому небу облепленные старыми грачиными гнездами и клубками омелы ветви, которые раскачивал резкий мокрый ветер.
— Трудно поверить, что и в это место иногда заходит радость, — заметил герцог Рене, останавливая лошадь у кромки воды, — паводок только еще начинается, клянусь честью, завтра здесь будут гулять не лошади, а рыбы.
Герика не ответила, она не знала, что отвечать. Было очевидно, что Рене пригласил ее на прогулку не для того, чтобы рассуждать о паводке. При первой встрече, на которой, кроме адмирала, был и Шандер, она повторила свою байку про святого отшельника и была отпущена отдыхать. Женщина была так измотана, что тут же воспользовалась этим разрешением и, наскоро приведя себя в порядок, уснула, едва коснувшись щекой подушки. Рене, зашедший спустя несколько ор узнать, как устроилась гостья, не велел ее будить. Потрепав по голове разлегшегося на пороге Преданного, герцог попросил приставленную к тарскийке солидную добродушную камеристку передать госпоже приглашение проехаться верхом. Но нахлынувшие дела и затянувшееся действительное или мнимое нездоровье гостьи оттянули эту встречу на несколько дней.
Наконец Герика решилась, и Рене немедля велел седлать лошадей. Конечно, и он, и она помнили о том, что когда-то было между ними, но никто из любопытных, высыпавших во двор в надежде посмотреть на дочь Годоя, этого не заметил. Герцог был вежлив и обходителен, вдовствующая королева спокойна и слегка печальна. Женщины нашли ее достойной, мужчины — достаточно привлекательной, но и те и другие сошлись на том, что бедняжке пришлось многое пережить и ее надо окружить заботой и участием. Герика же мало думала о том, какое впечатление произвела на обитателей Идаконы, ее мысли были полностью поглощены спутником, с видом величайшей почтительности ехавшим рядом.
Рене слегка придерживал коня, чтобы лошадка Герики опережала его вороного на голову. Следовавшая сзади охрана, как только они выбрались из города, приотстала, так что разговора этих двоих никто слышать не мог. Впрочем, разговора никакого и не было. До реки доехали молча.
— Хорошо, — наконец прервал молчание герцог, — поговорим о главном. О том, что нам нужно объясниться и решить, что делать дальше. Ты согласна?
— Да, конечно, — она ответила не раздумывая.
— Тогда расскажи мне, что случилось с тобой на самом деле. Ты уж прости, девочка, но я не верю в святого отшельника и его талисман.
— И правильно, что не верите, — Герика взглянула в голубые эльфийские глаза, но сразу же отвела взгляд, — я не хочу лгать вам, монсигнор. Но и сказать правду не могу. Вы мне не поверите.
— В жизни мало вещей, которые я считаю невероятными, и каждым днем их становится все меньше. Ребенок погиб?
Она молчала довольно долго. Потом ответила вопросом на вопрос:
— Вы видели Романа?
— Нет, и не знаю, что с ним, — в голубых глазах мелькнуло удивление, — я так понимаю, что ты была с ним. Я видел Романа последний раз в месяц Собаки. Он тогда возвращался в Таяну за Маритой, я — в Эланд.
— Так откуда же вы знаете о ребенке?
— Оттуда, — находчиво ответил герцог, — теперь уже боюсь, что ты мне не поверишь.
Эстель Оскора
Я себя ненавидела за эту ложь, но правду сказать было свыше моих сил. Как просто казалось мне месяц назад выложить герцогу Аррою все, что со мной приключилось.
И о том, что я должна была родить чудовище, и о том, что Роман его прикончил и, пока я жива, Белый Олень не может иметь потомства от другой женщины. Я собиралась рассказать о заговоре Эанке, о том, как ощутила в себе странную, чужую Силу и шутя справилась с самой сильной колдуньей Убежища, как под моим взглядом плавилась и превращалась в драгоценный аметист лесная рыжая земля, как я прогнала Гончих Тумана… Я хотела объяснить эландскому владыке, что не могу по своей воле вызывать Силу, но, когда та на меня накатывает, сохраняю свободу воли, и что я помогу ему.
Рене Аррой должен был знать, что я такое, потому что именно ему предстояло схватиться с моим отцом и вызванными им тварями. Пока я самим фактом своего существования защищала Тарру от возвращения Ройгу во всей его красе, но, когда Сила меня оставляла, я превращалась в обычную или почти обычную женщину. Да, капелька эльфийской крови, текущая в моих жилах, о чем мне поведал Астени, дала мне возможность овладеть зачатками эльфийской магии, но против той же Эанке мое уменье было то же, что ножик для фруктов против шпаги. Впрочем, кое-что всегда лучше, чем ничего, совсем уж ни на что не годной я все же не была. И все равно, пока Ройгу не мог набрать полной силы, все решают мужчины с оружием в руках.
Интересно, если б у Гремихи нас догнал Олень, поднялась бы во мне Сила, смогла бы я выстоять в схватке с этой тварью? Думаю, нет. Я тогда была слишком слаба и очень напугана, а страх губит магию, многократно уменьшая Силу. Этот закон я открыла сама, продираясь по заснеженному лесу на северо-запад. Я слишком много думала этой одинокой зимой, и кое-что из придуманного могло пригодиться не только мне, но и Аррою, если бы…
Если бы я не влюбилась в Рене как кошка. Сразу и навсегда. Не знаю, где были раньше мои глаза, ум, сердце, ведь я несколько месяцев прожила рядом с этим человеком, принадлежала ему, но ничего не чувствовала. Я любила Стефана? Но почему мое сердце этого не помнит? Почему, когда я встретилась взглядом с герцогом, передо мной словно бы ударила молния?
Я готова была поклясться, что вижу его впервые! И вместе с тем я знала его. Знала его глаза, его голос, его руки. Помнила его руки, когда, успокаивая, он погладил меня, как глупую собаку. Да и он прекрасно помнил все, что и как было; для него я оставаясь жалкой, нерешительной девчонкой, навязанной ему родственничками. Рене не мог меня не то что любить, даже уважать. Если же бы я посмела рассказать ему все, что со мной случилось?!
Если б он меня любил, он, возможно, смог бы смириться с тем, что я стала нелюдью. Теперь же герцог стал бы смотреть на меня, как на ядовитую змею. Я его не осуждала. На его месте я бы уж точно посадила подобную тварь в клетку, возможно, постаравшись сделать эту клетку удобной и незаметной, но это сути не меняло. А я хотела остаться для него человеком, женщиной пусть и нелюбимой, а не Эстель Оскорой, от которой зависит слишком много, чтоб в ней можно увидеть что-то, кроме оружия.
И еще был Астени… Отныне я точно знала, что в моем отношении к нему любви не было, а были только благодарность и дружба. Но Аррой, тот ничего не понимал, не мог понять, а вот принц Лебедей как раз понимал все, ведь он и сам был магом, знался с разными силами. И он узнал меня уже после того, как Рамиэрль вернул меня с Серых равнин. Что-то смутно подсказывало мне, что магия Проклятого, смешавшись с магией эльфов и магией смерти, не только наделили меня Силой, но каким-то образом изменили мое естество. Я больше не была покорной овцой. Но как объяснишь это Рене? Если бы он встретился с Романом, тот, возможно, сумел бы рассказать все как есть. Но Роман был далеко. Астен погиб. А Рене, Рене спросил меня о ребенке! И я поняла, что он считает, что погибшая тварь была его сыном. То есть он ничего не знает! Ничегошеньки. И я солгала. Отвратительно, подло, низко. Это была полуправда, то есть худший вид лжи, потому что я позволила ему убедить самого себя.
Я подтвердила, что ребенок погиб, и замолчала.