Чтобы такого, упаси святая Циала, не случилось, ростовщик с семейством и приличествующей охраной к вечеру отбыл через Южные ворота, намереваясь временно обосноваться в Авире и там дожидаться, чем все кончится. В конце концов, еретик Майхуб купцов и банкиров не притеснял, и дальновиднее пожертвовать частью состояния, вложенного в недвижимость, и долговыми расписками, чем потерять все и в придачу голову!
Умный господин Ле Пуар подал пример наиболее трусливым и наиболее расчетливым, остальные же восприняли войну с праведным негодованием и предвкушением, что ужо теперь-то наглому Годою не поздоровится. В маршальском дворе записывали в ополчение, и немало горожан, возмущенных предательством таянского регента и желающих мир посмотреть и себя показать, выстроились в очередь за вожделенным оружием и черно-золотой кокардой. Молодые нобили, сразу же выросшие в своих глазах, горделиво подкручивали усы и то с молодецким, то с томным видом ловили восхищенные взгляды дам. По городу туда-сюда носились конные, к вечеру на главной улице было сбито немало зазевавшихся пешеходов, ставших первыми жертвами, а ночью младший сынок барона Верлея со товарищи из патриотических побуждений сжег таверну «Кубок Гелани» и был задержан городской стражей при попытке изнасиловать хозяйку.
Эстель Оскора
Знакомство с красавцем-кардиналом я начала с вранья. Я никогда не верила клирикам, какому бы богу они ни молились, к тому же признаваться в добрых отношениях ко мне со стороны туманных тварей перед людьми, которых только что чуть не прикончили, было бы не слишком разумно. Меня запросто могли объявить ведьмой, и выбирайся потом из передряги как хочешь, тем паче овладевшая мной сила покинула меня сразу же, едва я прогнала Охоту. Странное это было чувство. Цель Гончих Тумана была для меня предельно ясной: их выпустили наводить страх и убивать. Нет, они не могли загрызть человека или причинить ему какое-то увечье, ведь их как бы и не существовало. Это были тени, отражения, бегущие впереди идущей на нас беды. Их сила была не в клыках — твари оживляли чудовищный, древний страх, страх, который спит в самых дальних закоулках нашего существа и, проснувшись, вынуждает бежать, пока не разорвется сердце, бросаться, Не разбирая дороги, с обрыва на острые скалы, рубить топором руки своих же товарищей, цепляющихся за борта переполненной шлюпки, хотя рядом есть другие, пустые и полупустые.
Гончие Тумана несли с собой этот ужас и потому были смертоносны. Даже самые сильные не могли долго сопротивляться их магии. И это при том, что встреченная мной свора была лишь передовым отрядом древнего Зла, вознамерившегося вырваться из каких-то неведомых нор, где оно скрывалось веками. Пройдет не так уж много времени, и Белый Олень и его приспешники обзаведутся реальной плотью. Тогда их можно будет убить, но и они пустят в ход клыки, когти и кое-что похуже. Стая Соснового холма была первой, ее спустили на Южный Эланд, явно желая посмотреть, что получится. А вот Охотника с собачками не было, иначе мне не удалось бы так легко прогнать тварей туда, откуда они пришли.
Если б у меня была возможность размышлять, я вряд ли бы догадалась, что и как нужно делать, да и не могла догадаться. Нельзя умом постичь непостижимое, но я подчинилась голосу своей порченой крови. Он шептал мне, что свора видит во мне хозяйку, и я стала ею. Кровь подсказала мне, КАК я должна приказывать псам, а вот ЧТО приказать, было уже делом моей совести и моего разума. Я видела, что загнанные псами люди на грани безумия, что еще немного, и самые слабые ударят в спину тех, кто еще сопротивляется голосу стаи. И тогда я пошла вперед. За Явеллой тварям Ройгу делать нечего! Всадник меня об этом предупреждал недвусмысленно. Псы растерялись. Они признавали за мной право повелевать, но мой приказ отменял повеление Охотника. На какой-то краткий миг я испугалась, что они меня не послушают, но, к счастью, моя воля пересилила. Я многое поняла в этой схватке, многому научилась.
Я многое поняла в этой схватке, многому научилась. Каждая моя догадка, подтверждаясь, превращалась в знание, давала уверенность в себе. Если мне повезет, то от стычки к стычке я буду становиться сильнее, и, кто знает, может быть, придет время, когда я на равных схвачусь с самим Ройгу.
Свора убралась. Я знала, что она будет без отдыха бежать и бежать, пока не доберется до тех, кто ее послал. Скорее всего они догадаются, что именно я прервала Охоту. Ну, тут уж делать было нечего. Рано или поздно нам предстоит встретиться лицом к лицу, ну а пока мне нужно было что-то говорить спасенным.
Мои поиски Рене закончились, ибо меня угораздило нарваться не на кого-нибудь, а на эландского кардинала, который к тому же уже встречал Преданного и знал, кому тот принадлежал. Наживку о том, что я укрывалась в лесу у некоего отшельника, где я и отыскала рысь, Его Высокопреосвященство проглотил не задумываясь. Равно как и утверждение, что странный плащ и талисман — дары все того же доброго лесного дедушки, который с наступлением весны отправил меня к людям, и я решила разыскать Рене, так как возвращаться в Таяну боялась и не хотела.
Мне повезло, что люди, пусть и не осознанно, всегда и во всем подражали эльфам. Так и Лебедь, символ клана, подаренный мне Астени, великолепно сошел за атрибут святого Эрасти. Эльфийский талисман был дружно объявлен священной эрастианской реликвией, а придуманный мною отшельник — святым старцем, умерщвляющим за каким-то бесом свою плоть. Я не спорила — пусть их верят, это их отвлекает от дурацких вопросов. Зато Рене Аррою я собиралась рассказать все, как оно есть благо от Романа он знал и об эльфах, и о Проклятом. Я почти не помнила герцога, но, слыша про него только хорошее, почти не сомневалась, что мы поладим. Разумеется, я ошиблась. Нет, Рене меня не разочаровал. Довериться такому было бы величайшим счастьем, но я скорее дала бы себя разодрать на тысячу кусков, чем рассказала ему правду.
Мы прибыли в Идакону на склоне дня. Кардинал Максимилиан, демонстрирующий все шесть дней пути исключительную благостность и величавость (видимо, чтобы свидетели того, как он прятался за чужую спину, решили, что на самом деле ничего подобного не было и Его Высокопреосвященство просто уединился для молитвы), немедленно потащил меня к герцогу, но нам сказали, что он прошел к Шандеру Гардани. Я сразу же вспомнила чеканный профиль, темные, слегка вьющиеся волосы, вечно серьезные глаза… Шани был другом Стефана, да и ко мне вроде бы всегда был добр, теперь же, если верить Максимилиану, граф был смертельно болен. Во всяком случае, кардинал на выздоровление не надеялся.
По дороге в комнаты Гардани я лихорадочно соображала, как вести себя в присутствии герцога, чтобы, с одной стороны, не показаться ему окончательной дурой, а с другой — убедить его отослать посторонних и выслушать меня наедине. Но все мои умные фразы типа «Я рада видеть вас, Ваша Светлость, в добром здравии» моментально вылетели у меня из головы, когда нам навстречу стремительно поднялся стройный седой человек с ясными неистово-голубыми глазами. Мелькнула мысль — так вот кого мне все время напоминал Эмзар! А потом я жалобно пискнула и самым неприличным образом повисла у герцога на шее, уткнувшись лицом в черный колет. Так я плакала в последний раз в своей жизни. Плакала в три ручья, самозабвенно, всхлипывая и тряся головой.
У герцога хватило ума выставить всех, кроме, естественно, Шандера, который не мог вставать. Рене ничего мне не говорил, просто обнимал и все. Если б я действительно была всемогущей волшебницей, я бы остановила это мгновение, так как все страшное, холодное, пустое, что держало меня последние месяцы внезапно разжало когти и с жалобным мяуканьем кинулось наутек, а я осталась с тем, кто сильнее, добрее и умнее меня. Не знаю, до чего бы я доревелась, если бы не Шандер, посоветовавший Рене дать мне какого-то омерзительного пойла, которым пользовали медикусы его самого. Кольцо рук, сжимавших меня, разжалось, и я, все еще всхлипывая, подняла голову и огляделась.