— Нет его там, — Прашинко передернул плечами, слови вспомнив о чем-то неприятном, — я чуть там не вымок и никого не нашел. Его там нет. Есть чужой с его лицом, но это не он — ни знания, ни крови, ни Жан… браслета на руке.
Так я и думала! Человек с глазами Эмзара не может не нести в себе эльфийской крови, а все эльфы рождаются магами. Рене наверняка что-то смыслит в колдовстве, во всяком случае, выдать за себя кого-то, скорей всего Шандера, он смог! Потому-то он и не удивился моим сказкам про амулет, что знал об эльфийской магии, но не знал ее пределов. И если он выдал кого-то за себя, то он мог выдать себя за… кого-то!
Шани! Шани, ушедший к Восточной границе, даже не попрощавшись со мной. Он никогда бы так не поступил, если бы не было какого-то подвоха! Шани адмиралу верил, как себе, значит-значит, он придал графу свое лицо, а себе взял обличье Шандера. Но раз так, ему что-то нужно во Внутреннем Эланде, а «они перешли Явеллу!».
Я, видимо, переменилась в лице, потому что Прашинко робко спросил:
— Ты знаешь, где он?
— Да, — скрипнула зубами я, — и, похоже, ему грозит беда. Он во Внутреннем Эланде!
— Но там же болота, — с отчаяньем выдохнул Хозяин, — я не могу там его искать! Только если знать точно!
Точно я не знала. Из Внутреннего Эланда в Таяну вела одна дорога, но тропинок было не счесть. Да и чем мог помочь этот вестник, даже найди он Рене? Советом? Предупреждением? Магией?
— Ты знаешь, кто это ОНИ? — спросила я, уже зная ответ.
— Догадываюсь! Это те, что бродят у края Пантаны и Горды! Это страх и беда.
— Ты можешь что-то с ними сделать?
— Я?! — бедняга даже стал менее серым от испуга. — Я не могу к ним приближаться, это сильнее меня… Только Сумеречная и Всадники, пока они еще…
— Что «еще»? — с ужасом выкрикнула я, вспоминая свои сны…
— Ну, в общем, ничего, — сжал зубы Прашинко, и я поняла, что он ничего больше не скажет.
Что же там с Эором? Неужели все так .плохо? Хотя, если бы Всадники исчезли, ОНИ не стали бы искать обходных путей, по крайней мере мне очень хотелось в это верить. Но даже судьба Эора, и та волновала меня не так, как опасность, грозящая Рене. Чтоб совладать с этими тварями, его эльфийской магии не хватит! Что же делать?!
Я проклинала себя за свою трусость, но сейчас нужно было думать не об этом. Мне некому было рассказывать, кто я на самом деле, и я так и не научилась ни летать, ни вызывать в себе Силу….
— Вообще-то, — Прашинко робко посмотрел на меня, — есть некто, кто может найти Рене везде, где есть вода. Но он такой страшный! Только Сумеречная может с ним справиться…
— Постой, — я перебила бедолагу, — тогда возвращайся к Сумеречной, и пусть она найдет этого некто.
— Это долго, — грустно сообщил пылевичок, — я хожу быстрее людей и обычных лошадей, но не быстрее ветра.
— А кто это «некто»? — сама не знаю, зачем я это спросила, от ответа на этот вопрос пользы было не больше, чем от прошлогодних листьев.
— Гиб, — последовал честный ответ, — Водяной Конь, — последние слова Прашинко произнес с таким выражением, с которым в Тарске поминают изгнанных из собственных кланов орков-разбойников. Но я уже все поняла. Я прекрасно помнила рассказ Ягоба о том, что сотворил Рене в Башне Альбатроса, и в этом рассказе немалое место отводилось какой-то немыслимой лошади, а на стене в спальне Рене висела уздечка, меньше всего похожая на изделие нынешних шорников.
— Ты не знаешь, — я прямо-таки дрожала от возбуждения, как вызвать этого Гиба?
— Это может Сумеречная и любой, единожды взнуздавший его. Для этого достаточно опустить уздечку в живую воду и позвать.
— «Живую» — это как?
— Это которая свободная, — охотно объяснил Прашинко, море, река, болото, лужа… В ведро нельзя. Там вода оскверненная, — но я уже не слушала.
— Ты ведь бывал здесь, — я не спрашивала, а утверждала, слишком многие вести из Таяны и Фронтеры Рене узнавал раньше всех мыслимых сроков и возможностей.
— Ты ведь бывал здесь, — я не спрашивала, а утверждала, слишком многие вести из Таяны и Фронтеры Рене узнавал раньше всех мыслимых сроков и возможностей.
— Бывал, — не стал отпираться Хранитель.
— Тогда ты знаешь его окно.
Он знал, равно как и то, что верхняя часть окна никогда не закрывалась. Конечно, в причудливые отверстия в бронзовом переплете пролезла бы разве что кошка, но я не сомневалась, что для Прашинко этого хватит.
— Принеси мне уздечку Гиба, — я сама не думала, что могу говорить так спокойно и уверенно, — а дальше мое дело.
Прашинко не спорил, то ли я его убедила, то ли он вообще привык повиноваться. Он послушно исчез и тотчас вернулся, буквально выронив из рук серебристую цепочку, словно она жгла ему руки, хотя, возможно, так оно и было. Я взяла ее — ничего особенного. Металл как металл, разве что кажется влажным, хотя на руках не остается ни капли. Теперь нужно было добраться до «живой» воды. Хороша б я была, пытаясь вызвать Гиба на глазах у моих телохранителей, которые меня ни за что не выпустили бы ни к морю, ни тем более к какому-нибудь уединенному ручью, но, к счастью, наверху смотровой башни существовала великолепная лужа, почти никогда не пересыхавшая. Димон собирался послать туда мастеров, которые бы заложили углубление в древней кладке, но сейчас было не до этого — все каменщики были отправлены к Адене. Лужа процветала, и это меня вполне устраивало.
Я галопом не хуже Водяного Коня понеслась вверх по лестнице. Уже совсем стемнело — оказывается, мы болтали и думали довольно долго, и это тоже было мне на руку. Если Гиб на самом деле представлял собой столь примечательное зрелище, как рассказывали маринеры, лучше общаться с ним без свидетелей.
Лужа была на месте. Я честно присела на корточки и положила туда, не выпуская из рук, уздечку, на всякий случай трижды провозгласив; «Гиб! Гиб! Гиб!»
Не знаю, как я поняла, что он услышал, но меня будто что-то кольнуло. Теперь оставалось только ждать. Я дрожала на продуваемой резким морским ветром башне, не рискуя спуститься за плащом — вдруг Водяной Конь объявится именно в это время. Прашинко честно трясся рядом со мной, но, видимо, не от холода, а от страха и напряжения. Не знаю, сколько мы ждали — может, ору, а может, и три. Наконец вдали послышался звук, который при большом желании можно было принять за ржанье, хотя больше это напоминало рев водопада.
Громадный черный силуэт закрыл звезды, и скоро на месте уютной скромной лужи бесновался и плевался брызгами черный водяной столб, отливающий в свете Луны серебром. Я не знаю, как выглядит аквэро южных морей, но зрелище было внушительным даже в относительной темноте летней северной ночи. Не могу сказать, что мне не было страшно, — было, и еще как, но выхода у меня не было, поэтому я шагнула к луже и, подражая сержанту, дрессирующему на плацу новобранцев, завопила:
— Гиб! Кончай дурить и слушай! — кипящий столб, как ни странно, замер — эдакая живая прозрачная колонна. — Прекрати дурить, — повторила я. — Ты конь, ну и будь конем! Дело есть, — я на всякий случай потрясла уздечкой, но это было излишним. На месте водяной громады бил копытами невиданной красы жеребец, словно выточенный из обсидиановой глыбы.
— Да слушай ты, — взорвалась я, — кому говорят! ОНИ перешли Явеллу, дурак ты эдакий! — это подействовало. Видимо, Гиб знал достаточно, чтобы его поведение резко изменилось. Конь застыл, вытянув ко мне узкую горбоносую морду. Он был готов слушать, но что я могла ему сказать?
— ОНИ перешли Явеллу, — повторила я, — а Рене там. Его нужно найти и, если нужно… — Я задумалась. Решать за Рене я бы не взялась и никому бы не посоветовала. Конечно, можно было отправиться вместе с Гибом, но вряд ли герцог был бы в восторге от этого, да и мне тогда пришлось бы слишком много объяснять, не говоря о том, какая бы здесь из-за меня поднялась суматоха. А Гиб один раз уже справился с прислужником Оленя. Если что, он вынесет Рене из любого боя, даже если это тому не понравится.