Огромная черная волна ударила в правый борт, и одна из мачт наконец не выдержала и рухнула. Вторая волна, еще выше и злее, увенчанная клубящимся гребнем, подхватила Арроя и швырнула его в воду. Ему удалось выплыть, но почти сразу же какой-то обломок сильно его ударил. Чувствуя, что ранен, и ранен серьезно, он ухитрился привязаться к обломку той самой мачты и потерял сознание. Что с ним случилось дальше, Рене не помнил. Он пришел в себя в шелковой золотистой палатке, сквозь ткань которой просвечивало солнце. Над ним склонялось лицо столь немыслимой красоты, что Аррой в первый и последний раз в своей безумной жизни чуть не уверовал в Творца и его вестников.
Незнакомец что-то спросил, но Рене не понял ни слова. Голова его раскалывалась от боли, лицо наверху то появлялось, то исчезало в дрожащей дымке. Маринер попытался спросить об остальных, но разбитые губы не слушались. Затем на лоб ему легла чья-то прохладная рука, и женский голос произнес странные властные слова. Туман внезапно рассеялся, и Рене смог поднять глаза, чтобы увидеть женщину с прекрасным, но бесконечно чужим и холодным лицом. Она внимательно, но равнодушно смотрела ему в глаза, и этот взгляд потом долго его преследовал. Женщина что-то негромко сказала, и в ответ раздался второй голос, молодой, взволнованный, явно принадлежащий мужчине.
Женщина возразила — резко и повелительно. Юноша разразился длинной звонкой тирадой. В это время опять нахлынула боль и Рене, застонав, провалился в небытие.
Когда он очнулся, рядом никого не было. Тело все еще болело, но такую боль можно было легко пережить. Он попробовал сесть, и это ему удалось. Его руки были покрыты багровыми кровоподтеками, а это означало, что со времени крушения прошло несколько дней. Маринер огляделся по сторонам. Он лежал в небольшой, удивительно красивой комнате с полукруглым потолком и окном во всю стену, доходящим до самого пола. Вдоль стены шел низкий диван, чем-то смахивающий на атэвский, обитый переливчатой синей тканью в тон длинным занавесям и пологу кровати. Пол был покрыт изысканной бело-синей мозаикой, с потолка свешивался изящный серебряный светильник в виде грозди цветов. К кровати заботливо придвинули низкий столик, на котором стоял прозрачный кубок с каким-то тонко пахнущим напитком и тщательно сложенное одеяние насыщенного синего цвета. Рене развернул его и присвистнул от удивления — ни в Арции, ни у атэвов — нигде, куда его заносила прихотливая судьба, мужчины не носили ничего подобного. Кое-как одевшись, Рене подошел к висевшему на стене овальному зеркалу в причудливой раме. Из таинственно мерцающего стекла глядел совершенно седой незнакомец с неправдоподобно огромными голубыми глазами на исхудавшем лице…
— Что с тобой? — от неожиданности он вздрогнул и вернулся на землю — Герика в кое-как зашнурованном платье смотрела на него встревоженно и грустно.
— Ничего, — он ласково коснулся теплой щеки, — я просто .вспоминал то, чего лучше не вспоминать…
2231 год от В.И. 6-й день месяца Влюбленных.
Фронтера
Люди в чем-то сродни кошкам, они привязываются к месту. По крайней мере, Рыгор Зимный, став герцогом Фронтерским, не мыслил себя вне Белого Моста. Пусть село было разрушено, но руки и головы у фронтерцев есть, деньги тоже, а хорошего дерева в пуще завались. Места, по которым прошлась своим страшным плугом Война Оленя, оживали на глазах.
Зимный всегда был дельным войтом, но, как выяснилось, для него это был не предел. Став повелителем целого края, Рыгор не заважничал, но и вожжи из рук не выпустил, по-прежнему оставаясь атаманом для бойцов своей армии, хоть те и вернулись к земле. Рыгор, несмотря на свалившиеся ему на голову титул и власть, остался самим собой, хотя ему и пришлось, приноравливаясь к своему новому положению, отгрохать домину, в которой не стыдно принимать высоких гостей. Гвенда же отдала должное своему новому положению, нашив себе прорву ярких платьев и юбок, которые теперь лежали в сундуках, бережно переложенные сушеной лавандой и полынью.
Гвенда же отдала должное своему новому положению, нашив себе прорву ярких платьев и юбок, которые теперь лежали в сундуках, бережно переложенные сушеной лавандой и полынью. Впрочем, во всем остальном прекрасная корчмарка осталась верна себе. Лишенная возможности держать харчевню (герцогиня как-никак!), она целыми днями пропадала в просторной кухне, не доверяя прислуге, и собственноручно готовила не только для своего супруга, но и для его многочисленных гостей со всех концов Фронтеры.
Сегодня Красотка превзошла себя самое. Великий герцог Таяны, посетивший чету Зимных, прилюдно признал, что поварихам Высокого Замка далеко до хозяйки Беломостья (так Гвенда и Рыгор назвали свое новое обиталище). Гвенда кокетливо опустила глаза, но не удержалась и рассмеялась в полный голос. Гость ей нравился, и даже очень, — высокий, темноволосый и темноглазый, он не чинился и не чванился, отдавая должное и царке, и закуске. И он так напоминал погибшего Луи…
Ужинали вчетвером — в Беломостье гостям прислуживала сама хозяйка. Рыгор и Шандер уже обсудили дела и теперь перескакивали с новостей на воспоминания о недавних событиях и обратно. Гвенда суетилась вокруг стола, все время что-то унося или, наоборот, подавая и не забывая принимать участия в разговоре и поглаживать лежащую у огня Гайду. Илана ничего не ела, молча глядя в стакан с царкой.
Наконец Рыгор поправил усы, откашлялся и встал.
— Любые гости, — атаман сдерживал голос, но все равно его было слышно на лестнице, а то и во дворе, — спасибо за то, что зайихали. Не сомневаюсь, что вмести мы много доброго сотворим. Но останнюю чашу я поднимаю, уж пробачьте, не за ваше здоровье и не за свою хозяйку. И даже не за победу, за нее мы вже пили и кожный год пить будьмо. Я пью и до дна (нехай мне Гвенда хоч словечко скажет — убью!) за тех, кто зараз в море. За Рене, його невесту и его маринеров. Пускай они найдут, что ищут, и повернутся до нас, як мы их ждем и любим!
Атаман поднял обеими руками немалый сосуд и, не поморщившись, осушил до дна. Шандер с очень серьезным лицом поднял кубок и последовал его примеру. Гвенда не отстала и при этом пристально посмотрела на молчащую Илану. Та вздрогнула, торопливо и неловко выпила свою царку и закашлялась.
— Ото добре! — провозгласил герцог Фронтерский. — А теперь, гости дорогие, дозвольте вас отвести в вашу спальню, — Рыгор взял подсвечник, сработанный местными искусниками, и тяжело ступая, пошел впереди.
Шандер подал руку Илане, и та поднялась, слегка пошатнувшись. Видимо, выпитая почти натощак царка сделала свое дело.
Зимный распахнул дверь в просторную комнату, пол которой устилали медвежьи шкуры, а в углу стояла здоровенная кровать, явно заказанная у арцийского краснодеревщика. Пожелав гостям доброй ночи, радушный хозяин проверил, есть ли на столе царка и яблоки, и удалился, старательно прикрыв за собой дверь.
Илана затравленно огляделась и присела на краешек арцийского чудища. Шандер зачем-то подошел к окну и посмотрел на высокие тополя, облитые лунным светом.
— Илана!
Она подняла голову:
— Да, Шандер…
— Помнишь, о чем мы говорили, когда ты согласилась выйти за меня замуж?
— Помню…
— Что я, Проклятый меня побери, сделал не так?!
— Ты ничего, — Илана подняла глаза, — все дело во мне, я тебя не стою, это же очевидно.
— Кому очевидно? — Гардани пересек комнату и устроился на медвежьей шкуре рядом с кроватью. — Мне очевидно только одно: в Таяну ты вернешься, став наконец моей настоящей женой.
— Шандер!