Собаки и охотники остановились и расступились, давая проход оставшемуся без дамы нобилю. Тот, так и не согнав с лица усмешки, пошел вперед, протягивая сильные руки. Девчонка метнула камень, который угодил смеющемуся в грудь. Удар был не слабый, но тот даже не вздрогнул. Между ним и рыженькой оставалось не больше шага, когда Водяная Лилия ударила. Она не думала, что сделает это, она вообще ничего не думала, но Зло, с которым она столкнулась, разбудило в ней то, что до этого буйно проросло в ее сыне и муже, за что она их осуждала. Водяная Лилия не смогла вынести чужих страданий и бросилась на помощь, не думая о себе. Она была одна, а противников… Псов десятка полтора, с полдюжины загонщиков и столько же жрецов. Много, очень много даже для сильного мага.
В свое время Астен с трудом справился с Охотником Ройгу, но в Малом храме адептов такого ранга не было: чтобы наполнять Чашу за счет детей и молодых женщин, маги высоких степеней посвящения не требовались, да и Охотники, в последнее время питавшиеся Силой Вархи, после заклятья Шаддура изрядно ослабели. К тому же на стороне Нанниэли была внезапность. Впрочем, эльфийка ни о чем таком не знала. Она сделала то, что не могла не сделать, не задумываясь ни о причинах, ни о следствиях…
Смеющийся остановился, словно налетел на незримую стену, а затем в жутких корчах свалился на землю. Свора резко обернулась, и Нанниэль, сама не ведая, что творит, выступила вперед. Нанесенный ею удар разрушил чары прикрытия, о которых она совсем позабыла, и теперь все: и враги, и жертвы — могли видеть ее. Первыми бросились вперед собаки, но Нанниэль была сильной волшебницей, ненамного уступавшей (если уступавшей) дочери. Первые два пса, глухо взвыв, ткнулись оскаленными пастями в каменные плиты, еще шесть или семь остановились и начали судорожно кататься по земле, окруженные язвящими их голубыми искрами. Светящихся синих точек становилось все больше, они охватили всю свору, перекинулись на стоявших позади Охотников, облепили светло-серые фигуры жрецов. Те, правда, довольно быстро их погасили, но Нанниэль, собравшись с силами, вызвала ясное голубое пламя, которое сначала окружило ее кольцом, а затем разомкнулось и, превратившись в огненный вал, пошло вперед.
Первыми погибли собаки, так и не сошедшие с места, затем наступил черед двух Охотников, но остальные, произведя какие-то пассы, остановили эльфийский огонь. На какое-то время все замерло. Силы эльфийки таяли, но и Охотники были на пределе, они уже не нападали, а лишь вяло огрызались, выгадывая время, — она чувствовала, что вскоре произойдет нечто, что придаст им силы. Этого было нельзя допустить, она не задумывалась почему, а просто знала, что в ее руках не просто жизни двух десятков смертных, которых она всегда презирала, а нечто важное, от чего зависит судьба этого мира и двух существ, вступивших на непонятную ей тропу. Эмзар, всегда занимавший ее мысли, и Рамиэрль, ее сын и сын Астена, который никогда ее не любил и которого не любила она… Оба они поставили Тарру выше клана, она осуждала их, а теперь сделала то, на что, возможно, не решились бы даже они.
Она могла бы бежать, ее вряд ли стали бы преследовать — эльфийка была очень неудобной и опасной добычей, да и охота была не за ней, а за смертными девушками и детьми, без крови которых ройгианские обряды не обретали должной мощи. Но Нанниэль стояла до конца, стояла там, где даже Эмзар наверняка бы отступил, предпочитая спасти часть, а не потерять все.
Жизнь каждого из Детей Звезд — магическая искра, высеченная самим Творцом, и искра эта в руках опытного мага может стать страшным оружием. Нанниэль, могущественная волшебница, добровольно отдавала себя, Бессмертную, Смерти, но высвободившейся при этом магической энергии хватило на то, что свора Ройгу вспыхнула ослепительным пламенем, перекинувшимся на отвратительное капище, присосавшееся к месту Древней Силы.
Дрожащие девушки и детишки с восторженным ужасом наблюдали, как серовато-молочные колонны оплавлялись и таяли, как свечи, гнулись и рассыпались лестницы, котлован затягивался, словно сама земля стремительно залечивала нанесенную ей рану.
Наконец вспыхнули и загорелись чудовищные серебристые рога. Нанниэль в последнем усилии подняла к небу руки, и белоснежная молния, сорвавшаяся с ее пальцев, устремилась к пропитанному кровью алтарному камню и разнесла его на тысячи осколков. В тот же момент оцепеневшие от эльфийских чар, но не сломленные ройгианцы в корчах повалились на землю, а чернокудрая красавица пропала, словно бы ее никогда не было.
Нанниэль умерла на маленькой лесной поляне недалеко от Ласковой пущи. Она не выбирала это место, она вообще не думала, куда ее забросит, а действовала, повинуясь тому древнему зову, что гонит любую живую тварь, обладающую волей и гордостью, умирать подальше от чужих глаз. А Нанниэль исчезла с людских глаз именно потому, что умирала. Схватка вычерпала ее до дна.
Позже чудом спасшиеся невинные дети расскажут о явлении Равноапостольной Циалы, грозной и прекрасной, спасшей их от слуг Антипода, и к житию святой добавится еще одна глава, а годовщину этого события циалианцы будут отмечать как великий праздник. Позже ребятишки из лесного села найдут поляну, на которой от снега и до снега цветут странные белые цветы, похожие на водяные лилии, отчего-то выросшие на суше. Несмотря на все усилия узнавшего об этом купца, пожелавшего продать это диво в столицу, растение не желало цвести нигде, кроме одной-единственной ничем не примечательной поляны. Дело кончилось тем, что один новоиспеченный нобиль, будучи родом из этих краев, сделал строптивый цветок своей консигной, которую его прапраправнуки прославят в Войне Нарциссов…