2230 год от В. И. Ночь на 1-й день месяца Лебедя.
Святой город Кантиска
— Что-то случилось?
— Думаю, что да, — в глазах Эмзара застыла безнадежность. — Разве ты сам не чувствуешь?
— Мне кажется, к утру разразится гроза.
— Гроза? Да, ощущение довольно похожее… Но это не гроза, эриано, это, если мы ничего не предпримем, гибель Тарры.
Рене ничего не ответил — ожидал продолжения.
— Боюсь, крепость придется сдать. У Годоя что-то произошло, и он призвал на подмогу своего демона.
Рене ничего не ответил — ожидал продолжения.
— Боюсь, крепость придется сдать. У Годоя что-то произошло, и он призвал на подмогу своего демона. Мы ошиблись, думая, что он попробует победить обычным или почти обычным путем.
— Кого на нас спустят, неужто самого Оленя? Но ведь что-то наверняка можно сделать, или он непобедим?
— Трудно сказать, — Эмзар пожал плечами. — Защитники города отважны, а сама Кантиска стоит на любопытном месте, здесь веками молились то одним богам, то другим, и стены города исполнились силы. Взять их непросто, да и у нас в запасе есть кое-что.
— Тогда я совсем уж ничего не понимаю.
— Я тоже, — эльф попробовал улыбнуться, — вернее, не понимаю причин происходящего, но вот последствия считываются без труда. Ты сам мне рассказывал, как от берега отхлынуло море, и ты понял, что оно вернется и остановится, лишь дойдя до гор. Сейчас отхлынуло другое море…
— Но даже с морем можно бороться…
— Да, — кивнул Эмзар, — и, если не будет другого выхода, мы попробуем. Возможно, вновь объявится тот, кто за Явеллой избрал тебя своим мечом. Тебя это скорее всего убьет, но тогда у нас появится шанс остановить потоп.
— Тогда моего согласия никто не спрашивал, — адмирал пожал плечами, — но я готов его дать. И все же почему ты заговорил о сдаче?
— Когда пущены в ход сильные заклятья, их всегда можно отследить. Мы с Клэром уверены — Годой и бледные пустили в ход все, что им подвластно. Как я понимаю, создается фантом Ройгу, с помощью которого они хотят вломиться в город. Возможно, этот безумец, объявивший себя главой Церкви, хочет выдать его за знамение собственной святости. Ведь, если я не ошибаюсь, какая-то из ваших святых часто изображается с оленем?
— Да, святая Циала, — кивнул Рене, — ты прав, явление Оленя потрясет многих, но защитники города убеждены, что с ними святой Эрасти, так что все не так уж и безнадежно, особенно если мы сдержим фантом. Или я что-то упустил?
— Упустили прежде всего они. То ли в их заклинания вкралась ошибка — как-никак ничего подобного не делали тысячи лет, то ли кто-то очень тонко и умело подправил заклятье и теперь оно направлено не против стен Кантиски и рассудка его защитников, а на разрушение Великого Барьера.
— Что это значит?
— Нас учили, что Великий Барьер появился много раньше всего Сущего, тогда же, когда Свет был отделен от Тьмы, и что его суть познать невозможно, но если его проломить или обойти, в мир ворвется нечто, не совместимое с самим его существованием. Так ли это, никто не знает — проверять это утверждение, хвала Великому Лебедю, еще не приходилось.
Вы, люди, привыкли относить к Запретной магии все, что не укладывается в Кодекс Циалы, но это лишь отзвук древнего великого Запрета, наложенного на те области знания, овладев которыми безумец или глупец мог преодолеть Барьер…
— Ты допускаешь?
— Я не допускаю, я уверен. Михай, думая, что ударит по Кантиске, ударит по Барьеру, и никто не знает, к чему это приведет.
— Значит, нужно сдаваться, хотя смерть — это только смерть, жизнь под игом бледных много хуже.
— Для тебя, для меня, но не для звезд, деревьев и птиц, которые знать не знают о наших терзаниях. Но я не думаю, что нам оставят жизнь, мы слишком опасны.
— Сегодня мы сдадимся, а завтра Годой переругается с бледными, замахнется на Идакону или Атэв и все равно пустит в ход Оленя.
— Ты ошибаешься, уж не знаю, к счастью или нет. Нам нужно пережить лишь сегодняшний день, день Светлого Рассвета, затем все вернется на круги своя. Не стану читать тебе лекцию по Запретной магии, так что поверь на слово. Для того чтобы обойти Барьер, нужно, чтобы в одной точке сошлось множество дорог и тропинок от положения звезд до человеческих снов. Только тогда такая относительно слабая Сущность, как на время обретший что-то похожее на тело один из старых богов одного из миров, сможет пробить преграду, поставленную чуть ли не самим Творцом, и туда устремится нечто, губительное и для Тарры, и для других миров.
Да, да! Поглотив наш мир, чуждое рано или поздно прорвется в другие. Так уж вышло, что мир без богов и без магии оказался самым слабым звеном Барьера. Именно об этом и предупреждает Пророчество, жаль, что мы слишком поздно это поняли.
— И сколько времени нам будет грозить это самое чуждое?
— Искажающее заклятье, открывающее ему пути, проживет до захода солнца, не долее, после чего Олень снова подчинится тем, кто питает его. Он и его хозяева по-прежнему будут опасны, но с ними можно и нужно будет бороться. Та же Герика, Эстель Оскора… Она должна остановить Оленя, возможно, она смогла бы что-то сделать даже сейчас, но до Идаконы слишком далеко даже для Гиба. Да и слишком драгоценна она, чтобы рисковать ее жизнью сегодня и сейчас.
— Что ж, война с нашей смертью не кончится, — на лице Арроя не дрогнул ни один мускул, но Эмзар понял, что тот принял решение и не отступится, — Феликс — хороший Архипастырь, Мальвани — готовый маршал, а Шани — таянский король. Хорошо, что он пока в безопасности. Так же, как и Роман.
— Рамиэрль мой наследник, — Эмзар сказал это так, что герцог понял — уговаривать эльфа исчезнуть из обреченной крепости бессмысленно, — он не станет прятаться в болотах и не даст тем, кто с ним пришел. Ты сможешь остановить армию Мальвани?
— Конечно, не беспокойся, но не лучше ли тебе…
— Не лучше, — Эмзар гордо вскинул голову, — иногда смерть Короля нужнее его жизни, к тому же, если нас не убьют до вечера, мы и в плену сможем что-то сделать. Годой знает, кто сейчас в Кантиске, если он кого-то не найдет, он пустит по следу своего монстра, а этого допустить нельзя.
— А он не отправит его за Герикой?
— Нет, так как Пророчество утверждает, что их силы равны.
— Да, пожалуй, держа нас в руках, он попробует поторговаться с теми, кто остался в Эланде.
— Ты решил?
— Да, я выеду навстречу Годою, а те, кому я верю, откроют ворота. Мы сделаем это в последний момент. Люди готовы к битве, рассчитывают на победу и могут расправиться с «предателями» на месте.
— Согласен. Ты сам объяснишь все Шаде и Иоахиммиусу?
— Да, но сначала я хочу собраться с мыслями.
— Что ж, я тоже хочу вспомнить обо всем, что нужно и не нужно. Встретимся на рассвете у Малахитовых ворот.
Эльф бесшумно исчез в зарослях монастырского сада — стройная, легкая тень, порожденная благоуханной летней ночью. Рене какое-то время смотрел ему вслед, затем негромко окрикнул:
— Жан-Флорентин, ты все слышал?
— Разумеется, — последовал незамедлительный ответ, — мой слуховой аппарат хоть и не столь совершенен, как, скажем, у обыкновенной кошки, но все же много лучше, чем у почитающих себя венцом мироздания двуногих существ…
— И что ты скажешь?
Философский жаб перебрался с браслета на рукав и, забравшись по нему наверх, устроился на краю воротника, задумчиво скрестив лапы.
— Логика подсказывает, что Эмзар верно оценил обстановку. Завтра нас ждет не бой с Михаем Годоем за власть над Арцией, а конец Света, инспирированный не идентифицированными на данный момент силами. Сработал тот самый неизвестный фактор, о котором я неоднократно предупреждал, так как, исходя из причинно-следственной связи…
— Жан, — прервал его адмирал, — у нас слишком мало времени и слишком многое нужно сделать. Я хочу попросить тебя об одной вещи.
— К вашим услугам, — жаб изобразил нечто, долженствующее, по-видимому, изображать рыцарский поклон.
— Вы ведь ладите с Гибом?
— Настолько, насколько можно ладить с созданием, живущим одними эмоциями и не способным думать о Вечном. Впрочем, это не его вина, так как вся история этих существ…
— Сейчас не до родословной Водяных Коней. Нужно предупредить Мальвани, и сделать это, кроме тебя, некому.
— Нет! — жаб категорично рубанул воздух лапой, оставив за собой огненную черту. — Я поклялся не оставлять тебя, и я сдержу слово.
— Ты пойдешь, — устало повторил Рене, — потому что больше некому.