Нет, ни на Баадука, ни на самого Творца надежды не было, и калиф решил действовать не дожидаясь, когда беда осадит коня у Эр-Иссара.
Дверь открылась, и давешний евнух распростерся на полу:
— Он здесь, о Лев Атэва!
— Веди.
— Но, владыка владык, этот презренный грязен и смраден как стадо свиней, и опасен, как бешеный буйвол.
— Хватит, Юкмед, — брови повелителя на волос сдвинулись к переносице, этого было достаточно, чтобы евнух пятясь выполз и спустя мгновение в зал вступили два могучих воина в белом. Между ними на двух цепях шел высокий светловолосый человек в короткой тунике, перепачканной в смоле.
— Оставьте нас, — махнул рукой калиф.
Воины переглянулись, но ослушаться не осмелились и бесшумно удалились. Закованный молчал, глядя очень светлыми серыми глазами на развалившегося на подушках владыку атэвов.
— Ты дерзок, это хорошо, — рука с остро отточенными ногтями отсчитала несколько бусин на четках из черного янтаря, — ты был капитаном эландского корабля?
— Я маринер и умру маринером, — пленник с вызовом вскинул голову.
— Как тебя зовут, хансир? — Эландец вызывающе молчал, но Майхуба это, казалось, забавляло. — Я мог бы тебя бросить собакам или снять с тебя кожу, хансир, — калиф отложил еще две бусины, — но я поступлю по-другому. Я отпущу тебя и всех эландских рабов, еще не забывших имя отца и песню матери. Я дам вам три корабля, чьи трюмы заполню вином, зерном и оружием, и ты отведешь эти корабли к дею Арраджу и передашь ему письмо.
Пленник, на лице которого дерзость сменилась удивлением и непониманием, недоумевающе смотрел на «сурианского Льва».
— Я скажу тебе больше, чем своим воинам, — Майхуб резким движением отбросил четки, — ибо они знают сладость повиновения, а тебе она недоступна. За проливом идет война, Владыка Холодных Гор дей Миххад напал на Эр-Арсий и победил. Теперь он ищет победы над Эр-Иджаконом. Но я этого не хочу, а потому возвращаю вашему дею его воинов и дарю им еду и оружие.
— Меня зовут Иоган Рамер, и я могу сделать, что хочет повелитель Атэва, но я должен быть уверен…
— Тебе придется поверить, Ходжан, — в глазах калифа сверкнула черная молния. — Дей Миххад — черный колдун, если он сломает хребет Эр-Иджакону, рано или поздно он перепрыгнет пролив. Так пусть дей Аррадж обрежет сыну змеи уши и нос и прибьет над порогом худшей из своих жен. Когда Льву Атэва и Волку Иджаконы будет тесно под одним солнцем, клыки и когти решат, кому властвовать, а кому умереть. Но это будет честный бой, достойный мужчин и воинов. Пока же презренный Миххая оскверняет своим дыханьем пророка, Эр-Атэв и Эр-Иджакон встанут спина к спине. Я сказал!
— Я понял, — твердо произнес маринер Иоган, — и исполню, — он подумал и добавил: — Клянусь честью, Ваше Величество.
2229 год от В. И. 12-й день месяца Медведя.
Эланд. Идакона
Зала., в котором можно было достойно принять императора Арции, в Эланде отродясь не имелось. Пышность и многолюдные бестолковые сборища здесь были не в чести, маринеры предпочитали веселиться либо в тесном кругу, либо же отплясывать всем миром на берегу под треск костров и шум прибоя.
Выручил Максимилиан, как и всякий клирик высокого ранга, знавший толк в церемониях. Пока «Корона» дожидалась ненужного лоцмана и медленно шла к берегу, у Башни Альбатроса суетились люди, под руководством Его Высокопреосвященства превращавшие мощенную восьмиугольными обсидиановыми плитами площадку в некое подобие тронного зала, благо погода позволяла.
Долгий весенний день клонился к вечеру, когда венценосным гостям было разрешено ступить на эландскую землю. Идаконцы и не думали глазеть на императора. Врожденная гордость вкупе с быстро разошедшимися по городу словами старого Эрика вынудила эландцев демонстративно заниматься привычными делами. Базилека встречал лишь почетный караул, которым командовал коронэль Диман, из-за плеча которого маячила белобрысая шевелюра Зенека.
Базилека встречал лишь почетный караул, которым командовал коронэль Диман, из-за плеча которого маячила белобрысая шевелюра Зенека.
Диман, поклонившись не слишком низко — как раз в меру, — сообщил Базилеку, что Его Высочество примет его у Башни Альбатроса, это совсем недалеко, и он, Диман Гоул, с радостью проводит туда высоких гостей. Щека императора дернулась, но он промолчал и, подав пример многочисленной, зеленой от качки и тревоги за собственную участь свите, пошел чуть впереди маринера. Башня действительно была недалеко, но, чтобы туда попасть, нужно было преодолеть около пяти сотен довольно крутых ступеней, что ни самому императору, ни его двору удовольствия не доставило, хотя ступени и были усыпаны зелеными ветками.
К концу подъема большинство гостей дышали, как загнанные лошади, но мужественно шли, стараясь угнаться за не по возрасту проворным маринером. Наконец проклятая лестница осталась позади, и арцийцы очутились на высокой площадке, окруженной оградой из цепей, соединявших насмерть вбитые в камень огромные якоря. Стройная, словно бы вобравшая в себя жемчужный небесный свет Башня (идаконцы привыкли видеть ее разной, то серой, как зимнее море, то сверкающей серебром в загадочном лунном свете, то черной во время шторма) закрывала вид на город, зато Чаячья бухта с ее причудливыми скалами представала во всей своей прихотливой красе. Обладай гости зрением эльфа или же недавно выдуманным умником из Академии окуляром, они могли бы увидеть на горизонте туманное пятнышко — Полосатый мыс, за которым лежала Гверганда, город-отражение Идаконы.
Но Базилека и его свиту Гверганда не интересовала. Запыхавшийся император с удивлением рассматривал несколько высоких кресел, стоящих на небольшом каменном возвышении в углу площадки. Проследовать туда арциец не решился, так как у пологих ступеней замерло шестеро высоких эландцев с недвусмысленно скрещенными копьями. Оставалось ждать, что было весьма унизительно. К счастью, Рене Аррой испытывал терпение своих гостей куда меньше, чем любой другой монарх. Не прошло и оры, как тяжелые двери башни с шумом распахнулись, пропустив идущих попарно воинов, впереди которых шел высокий худой человек, одетый в черное с серебром. Воины сноровисто и красиво делали свое дело: одни встали у ограды спиной к морю, не сводя настороженных взглядов с гостей, другие образовали живой коридор от дверей башни к стоящим креслам, еще шестеро отточенным долгими тренировками нарочито медленным шагом подошли к копьеносцам и, проделав несколько лихих упражнений с оружием, сменили стоявших на посту. Последние развернулись и, печатая шаг, направились к лестнице, вынудив арцийцев расступиться. И тут наконец появился герцог.
Аррой шел легко и стремительно, похожий издали в своем алом одеянии на оживший язык пламени. По правую руку чуть позади владыки Эланда не шел, но шествовал кардинал Максимилиан в парадном облачении, опираясь о посох, усыпанный изумрудами и богомольниками. Сразу же за Арроем крепкий темноволосый юноша вел под руку женщину в простом черном платье, однако диадема из черных бриллиантов на распущенных светлых волосах и огромный сверкающий камень на груди придавали ей царственный вид. Сзади выступали Паладины Зеленого Храма Осейны, изменившие по такому случаю нарочитой эландской сдержанности. Различные диковины, привезенные из краев, о которых большинство арцийцев знало лишь понаслышке в один миг превратили грубоватых морских волков в ослепительных нобилей.
Рене опустился в кресло и внимательно оглядел нежданных гостей, которые, задрав головы, в свою очередь впились глазами в эландского вождя. Впрочем, большинство эландцев было поражено не меньше, если не больше чужаков. Таким своего герцога они еще не видели. Алый цвет Волингов подчеркивал снежную белизну волос, на которых красовалась старинная герцогская корона из неведомого черного металла. Грудь герцога украшали аж три цепи — черная, с изумрудами — Первого Паладина Зеленого Храма Осейны, серебряная, герцогская, и золотая, королевская, надетая Рене впервые с того дня в месяце Волка, когда кардинал Максимилиан торжественно возложил ее на шею будущего короля.