Сначала я хотел уничтожить гоблинов, но мне было запрещено; потом я увидел в этом знак судьбы — то, что сделали бы для Тарры ее создатели, будь они живы, теперь должен сделать я. Я открылся Ларэну, и тот клялся, что исполнит мою волю.
Лунный король больше всех эльфийских вождей любил Тарру, он и так сделал бы для нее все. Ларэн убедил глав Домов своего клана остаться. Я отдал ему кольцо, открывающее дорогу в мою обитель. Теперь Ларэн, выполнив свою миссию, мог увести Лунных этим путем. Я услышал бы это и вернулся за ними. Таким образом я не нарушал закон, запрещавший мне ступать на землю Тарры, но не оставлял ее без защиты. Мне казалось, я сумел обойти запреты, но теперь я знаю, что все пошло не так с самого начала, словно все наши планы разбились о чью-то недобрую волю. А может, так оно и было… Наша вина, что, захватив Тарру, мы сочли ниже своего достоинства узнать все о ее прошлом, познать природу действующих в ней сил, а потом стало слишком поздно. Есть проснувшееся ныне древнее Зло, о котором говорится в вашем Пророчестве. Но кто знает, вдруг существует нечто иное, до поры остающееся в тени, но влияющее на происходящее. Даже знающий не может предусмотреть все!
— Знающий?
— Возможно, ты когда-нибудь увидишь его, но я все же не очень бы рассчитывал на его вмешательство. Мне осталось досказать немного. То ли братья узнали о моем замысле, то ли они выполняли приказ Света, а возможно, в дело вмешались силы, которые не дано постичь никому, но когда мы уходили, ударило Великое Заклятье Света, разрушившее созданные нами дороги в Тарру и запечатавшее ее мир Великой Печатью, снять которую под силу лишь всем Светозарным. Я едва успел оставить в своей обители свой образ.
— Значит…
— Значит, ты сейчас говоришь с отражением того, кем я был в миг Исхода.
2229 год от В. И. 1-и день месяца Собаки.
Белый Мост
Беды ничто не предвещало, хотя, правду сказать, ее редко что предвещает. Это потом задним числом уцелевшие вспоминают, как снились змеи, выли собаки и что-то скреблось под полом. Может быть, расскажи Красотка Гвенда о том, что случилось на тракте, кто-то и сообразил бы, что к чему, а всего вернее, что нет. Белого Моста случившееся никак не касалось. Ну, убил кто-то кого-то, что-то отобрал, а трупы побросал в болото… Мало ли что эти таянцы вытворяют, не вешаться же.
… Село окружили ближе к вечеру, и это были не рядовые синяки с телегами и десятком-другим толстомордых стражников. В Белый Мост пожаловали гости куда более высокого ранга. Мунтских и геланских фискалов сопровождало не меньше трех сотен воинов с самыми что ни на есть погаными рожами.
Расположившись в парадной Гвендиной горнице, незваные гости сразу потребовали к себе войта и клирика и продержали их оры две, расспрашивая о каком-то дорожном злодействе, про которое те и знать не знали. Гвенда, разумеется, все слышала — на чердаке у нее не только сушились различные травы и грибы. Достаточно было поднять одну из досок, стать на колени и приложить ухо к полу, и готово дело! Сначала Гвенда хотела войти и рассказать, чему оказалась невольной свидетельницей, но, услышав голос одного из именитых гостей, передумала. Корчмарка готова была поклясться, что именно он приказал неведомому собеседнику убить всех и замести следы.
Женщина не могла видеть, носил ли ночной убийца лиловые цвета арцийских фискалов или молочные таянских, да это было и неважно. Гвенда хотела жить и не собиралась полагаться на удачу и честность других синяков. Кто знает, вдруг все они из одной шайки?
Красотке аж нехорошо стало, когда те заявили, что возле села был захвачен и перебит караван, везший из Гелани святую реликвию, и что следы ведут в Белый Мост. Ошалевшие войт и клирик клялись всеми святыми, что такого не может быть, что в селе отродясь не водилось ни еретиков, ни разбойников. Слушать их не желали, припомнив прошлогоднюю историю про убиенную Панку. Заступничество Рене и Романа по нынешним временам считалось преступлением и доказательством вины сельчан.
Заступничество Рене и Романа по нынешним временам считалось преступлением и доказательством вины сельчан. В конце концов Рыгора отпустили, велев утром собрать все население на площади у иглеция.
Расстроенный войт домой пошел не сразу, а спустился в общий зал и потребовал стопку царки. И тут Гвенда оттащила его в сторону и рассказала все. Рыгор задумчиво потер нос, глубокомысленно вздохнул и потребовал налить еще. Корчмарка послушно плеснула драгоценного напитка, нагнулась над столом и посмотрела любовнику в глаза.
— Уходить надо, Рыгор. Собрать вещи и уходить.
— Ты с ума сошла? На ночь глядя? Всем селом? Успокойся, ничего они у нас не найдут, поорут, постращают и уберутся.
— Не уберутся, — стояла на своем •Гвенда, — вон сколько хутopoв вокруг пустых стоит. Видела я, как тех на дороге положили, а главным у них был, что тебя допрашивал. Нет, пришла беда, открывай ворота. Одно хорошо — село они обложили, да про мой лаз не знают. Я их сейчас подпою, а ты по мужикам пройди. А ночью детей в охапку и — в лес. Землянки выроем, перезимуем…
— Ты с ума сошла, — повторил Рыгор, видимо не найдя достойного возражения вздорной бабе, — кто ж осенью детей в болото потянет, да и с чего ты взяла, что по хуторам эти вот режут? А ежели даже они и разбойники, ну и шо? Ну, ловят сами себя ну орут «держи вора» на всю Фронтеру, не поймают та уберутся. Ну, может, пограбят трошки, все лучше, чем вовсе дома решиться.
— Головы ты лишиться, а не дома, — в сердцах плюнула корчмарка. — Ну, ты как хочешь, а я лучше в лесу пережду.
— И ступай, — огрызнулся войт, — только хоть короб возьми. Грибов наберешь, все не такой дурой возвертаться будешь. И смотри мне, чтоб никому ни слова! Еще кто, упаси Эрасти, с тобой увяжется, а те и прознают, что тот деру дал. У них же как: бежишь, значит, виноватый.
— Ну добре, — с неохотой откликнулась Гвенда, — скажу только Катре, она баба не токмо с головой, но и с пузом. На нее не скажут даже эти, а мне все меньше от совести терпеть…